Rassolniki
Шрифт:
Не только о топоте горожане отзывались скверно. Тот же неудержимый мат и ненависть встречалась в темах о политиках, коммуналке, туризме и даже о людях, которые занимаются благотворительностью.
И, конечно, все на форумах были экспертами во всех областях и не стеснялись критиковать даже те сферы, о которых и знатоки из популярной программы предпочли бы не говорить, чтоб не показаться идиотами.
Александр попытался представить на секунду обычного интернет-тролля. Это должен быть либо очень маленький, либо очень высокий мужчина. Хотя, возможно, и женщина. А может быть, дохляк, а может быть, жирный. Но ему точно до сорока! Каждый раз, когда он бьёт по клавиатуре, на его лице расползается огромная улыбка, как у Чеширского Кота, только в глазах
А жаль, что не будет – раньше общество было культурнее потому, что за необоснованные оскорбления и враньё выбивали зубы. В особо развитых цивилизациях даже отрубали головы. Было время!
«Если и есть плюс у форумов – так это то, что подъезды и заборы нынче стали чище», – думал Александр, читая комментарии земляков, – всё, что раньше писали на стенах и заборах, теперь пишут в Интернете!».
Вспомнил университетского преподавателя истории Григория Ивановича Ковалева. Тот просто объяснял, почему в России форумы ещё лет тридцать будут кишеть злобными постами. Всё дело в том, что раньше в России не было возможности говорить то, что думается. Все свои мнения люди высказывали в тесных компаниях, только избранным давалось возможность выступить где-нибудь в печати или на митингах, да и то только с идеологически-выверенными тезисами. «А как всем хотелось сказать пару ласковых в адрес того, что кругом творилось! Вам, коллеги, не понять! И, слава Богу!» – говорил профессор. Потом, по его версии, в стране настала свобода слова. А когда уж Интернет стал доступен, то тут и полилось. Миллионы человек почувствовали себя счастливыми – ведь теперь они могут говорить всё, что захотят. Говорить за себя, говорить за родителей, многие из которых ушли на тот свет разочарованными страной и тем, что даже поделиться этим разочарованием не имели права.
«Это как надо было воспитывать людей, – думал Александр, – раз ненависть и оскорбления друг друга без дела стали нынче традицией, обычным явлением, настолько въевшимся в жизнь, что если бы все вдруг забыли ругательства, то мир бы сошёл с ума от скуки. Нет, представить это невозможно».
Однако Ковалев мог представить, ведь он был оптимистом. Он говорил, что наступит день, когда всех стошнит от своих же слов, но до того дня пройдёт ещё лет тридцать, пока не сменится «языковое поколение» (любимый термин Григория Ивановича), которое будет заходить в Интернет не с желанием там нагадить, а с желанием сказать что-то доброе. «А пока доброго слова не хватает, вот поэтому так и живем» – ещё одна любимая присказка профессора, которую он проговаривал на каждой паре.
Как-то Рублев спросил у него, что будет, если наказывать людей за оскорбления в Интернете, и спасет ли это мир. Профессор ответил, что это прямой путь к революции. Умный мужик был Ковалев. Говорят, бросил преподавать и уехал встречать старость в какую-то далекую деревню, чуть ли не отшельником там живет. Правильно делает, наверное.
Форумы вконец выбили журналиста из колеи. Вдруг захотелось, чтобы мозг очистил весь сегодняшний день. Все, о чём он подумал, всё, что прочитал, всех, кого вспомнил. Но отформатироваться не получилось. Зато получилось быстро заснуть.
Встал рано. И опять сам не свой.
Себя искать пошёл на улицу.
Снег крошил над мощными широкими «сталинками» вдоль центральной улицы. Крошил над уличными ретро-фонарями, над проплывающими трамваями, над головами скользящих по первому гололёду прохожих. Снег размывал видимость, эта городская панорама напоминала картинки из детских книжек, где дома, дворцы, улицы изображены смазанными штрихами; люди, машины – пятнами. Александр ещё в
Александр шёл по тому самому проспекту, по которому любил гулять в детстве, и по которому вез его Ведов несколько дней назад. Где-то здесь за домом должна быть метка RASSOLNIK’ов. Вот она! Зияет черным сквозь поролоновый снег: «RASSOLNIKI 200». Да, их всё больше и больше. По телу Александра пробежала мелкая дрожь. Он не понимал, к чему это все. Возможно, пугают количеством? Отчитываются перед кем-то? Позируют? И что это за ерунда, что никто не видит, как меняются цифры? Невидимки что ли их переписывают? И вообще, как можно посреди такого чуда писать такую чушь? Даже думать о насилии среди этой красоты казалось предательством по отношению к осени, к городу, к снегу.
Череда этих вопросов завела Александра, он почувствовал, как к нему возвращаются силы, и вскоре он прозреет и поймёт. Всё поймёт. А, может быть, и понимать нечего? Били их в школе, вот сейчас и мстят обидчикам. Или в армии били. Или в парке. Или грабили когда-нибудь. Это же маньяки. Нету них никакой философии. Нет никаких целей во имя человечества. Лохи они.
«Вот так и напишу, – подумал Александр, – нечего из них героев делать». Кажется, муза наконец-то посетила его. От своих же мыслей Рублеву стало тепло, что-то горячее пробежало сверху вниз, будто выпил рюмку коньяка. Хорошо стало. Спокойно. Но вот коньяк стек до пяток, и ударил озноб – Александр вытащил из памяти образ Ведова. Вся теория о лохах-мстителях начала рассыпаться.
Рублёв точно знал, что Ведов не стал бы собирать вокруг себя жертв. Это не его почерк. Рядом с ним всегда крутились только лучшие, только сильные, желающие изменить мир по-настоящему.
Рублев проходил центральную площадь – Театральную. Чуть в стороне от театра стояла высокая продолговатая трибуна. Память вмиг нарисовала на этой трибуне второкурсника Александра Ведова, а вокруг всю их группу будущих журналистов. Александр кричал что-то про революцию в печати и на телевидении, что пора заканчивать со СМИ для власти, пора делать СМИ для людей. Публика, накаченная вином и травой, визжала от восторга и закидывала оратора комьями снега вместо цветов. Было весело. Стоя под трибуной, Рублёв вдруг вспомнил, что сегодня вечером Ведов приглашал его в храм. Причем написал об этом по электронной почте, не сказал ни адреса храма, ни цели поездки. Только время, когда тот за ним заедет. И на том спасибо. Время, кстати, поджимало – нужно возвращаться домой, и хоть какую-то информацию на сайт написать.
Показалось ли приглашение Ведова Рублеву странным? Безусловно. Он даже испугался. Ведь он не знал, на что способны RASSOLNIKI. Одно было ясно точно – он теперь для них человек опасный, он много интересного может рассказать миру. Но отказываться было совсем глупо – в конце концов, как ещё собрать материал, если не встречаться с главными героями. Да и не станут же они его убивать в церкви. Так не бывает! Или церковь – это всего лишь способ вытянуть его из дома?
Около дома зацепил зрением двух детей, играющих в заснеженной песочнице. Остановился, вспомнил, как с Ленкой – своей первой любовью, так же играл в этой песочнице, а потом, уже в старших классах, целовался. Правда, после школы Ленка уехала за границу, и любовь закончилась.
Приятные нотки ностальгии заглушил резкий мужской голос – кто-то стремительно приближался сзади.
– Ты что пялишься, сука? – Александр повернулся, увидел перед собой парня лет двадцати, «приблатнённого», в серой, под цвет глаз и всего лица, кепке, со шрамами на обеих щеках, с облезлыми губами.
– Хули надо, ты кто вообще? – продолжал распаляться тип.
– Да успокойся ты, жил я здесь, приехал недавно, вот хожу, ностальгирую, вспоминаю, как когда-то сам играл, – начал было объясняться Рублев, но потом передумал и даже приготовился к драке.