Rassolniki
Шрифт:
Для всех в городе он был задержанным. Политическим узником, конкурентом действующей власти, которая пошла на самые подлые меры по устранению соперника. И как не пытались менты оправдываться, что Рублёва в глаза не видели – кто ж им поверит! Общественники и журналисты такой шум подняли! Ведь Рублёв уважаемый журналист солидного издания, а не только кандидат в мэры! Так что власти испугались и вскоре выпустили из изоляторов многих повязанных во время шествия. Чтобы хоть как-то отмыться.
Все произошедшее в тот день послужило таким пиаром Рублёву, что больше и не надо. Даже те, кто вообще ничего не знал о
Вот только самого Рублёва такой расклад не радовал. Он все чаще бродил по деревне, куда уехал вместе с Ольгой, в глубокой задумчивости.
Местные мужики, обычно весёлые и жаждущие поговорить, к нему боялись подойти, считая его очень странным. А он никого и ничего не замечал, он снова и снова проматывал в голове события последних месяцев и просчитывал варианты, как можно быстро слить и себя и RASSOLNIK’ов. Но, главное, он пытался понять, как лучше проиграть на выборах, чтобы ещё большего греха на душу не брать. Но чем больше он думал, тем больше скисали мозги, как будто дым из печей, которые топили прошлогодними дровами, проникал и окутывал его голову изнутри. А тут ещё Ведов вчера огорошил и совсем выбил его из колеи. И расстроил так, что на утро Ольга вскрикнула, увидев его волосы. Они целыми прядями побелели.
«И зачем ему это надо, как ему помешать? Придумал же тоже! – продолжал размышлять Рублёв, сидя на бревне под окном небольшого срубленного домика, – Надо было его с самого начала убить, сдать, слить в СМИ! И все бы пошло по-другому!».
И не знал Александр, что больше его бесило в плане Ведова, который он вчера поведал ему по электронной почте: что он так по-скотски подставляет одну из девушек из группировки, кого конкретно он, правда, так и не сказал, или то, что, если все удастся, то Рублёву светит значок мэра. Этот значок он ненавидел все больше, как призывник, не мечтающий, но годный в армию, ненавидит заранее погоны и военные звёздочки.
«Господи, куда же ты меня тянешь? – уже в тысячный раз задавал Рублёв этот вопрос небу, – ведь я хотел как лучше, хотел, чтоб RASSOLNIKI никогда не дошли до власти. А получается, что я стал для них локомотивом, что я привел их к цели быстрее, чем все думали! И я сам стал RASSOLNIKom? Или не стал?! Для всех стал! Или я накручиваю? Что же сделать? Как выжить?».
Александр, доведённый своими мыслями до отчаяния, поедал мокрыми глазами небо, поля, растянувшиеся до этого неба, дома и все вокруг, на что падал взгляд.
Еще в первые дни своего приезда в деревню, то есть дней десять назад, Рублев сделал невероятное открытие – оказывается, земля действительно круглая. Только в деревне это по-настоящему понимаешь, когда поворачиваешься, стоя на месте, и видишь, как вслед за взглядом округляется пространство: леса, поля, река, небо. В деревне между взглядом и горизонтом ничего нет, кроме пространства: ни домов, ни дорог, ни улиц… Вот и виден земной круг. Будто туловище твое – ножка циркуля, а взгляд – головка, и кто-то невидимый чертит тобой круг. Так, наверное, и формируется мировоззрение. Так, наверное, и поняли древние, что земля без углов.
Как же был прекрасен по весне этот круглый кусок земли, что видел сейчас Рублёв!
Как же сделать так, чтоб навсегда очертить себя этим неземным кругом, этим горизонтом, как очерчивают мелом себя от чертей?
– Любимый, – позвала Ольга Александра. Но он не услышал ее.
– Саша, – повторила Ольга, когда уже подошла к нему и поцеловала в то место, где не так давно валялась муха.
– Саша, звонил Григорий Иванович, он ждёт тебя! – только сейчас Александр понял, что происходит и прекратил свой непроизвольный сеанс медитации, только не понял, что именно отключило его от созерцания и раздумий – то ли поцелуй Ольги, то ли кодовые слова «Григорий Иванович».
Вот уж действительно единственный подарок Бога ему здесь, если не считать Ольги. Григорий Иванович Ковалев – бывший преподаватель истории Рублева на журфаке. Сегодня утром они случайно встретились в деревенском магазине. Александр сразу узнал старого профессора, хотя тот поседел и опустил длинную белую бороду. Он уже был похож не на учёного, а на крестьянина, и только большие умные глаза выдавали в нем интеллигента.
Слухи, связанные с исчезновением Ковалева из научного мира, подтвердились. Выяснилось, что Григорий Иванович пять лет назад оставил свою кафедру и перебрался в родную деревню, как он выразился, «к земельке» и уж совсем не «чаял здесь увидеть кого-то из своих выпускников». Будучи тоже умилённым встречей, Саша сам не заметил, как прижался к плечу историка и попросил помочь ему. Чуткое преподавательское сердце поняло, что откладывать нельзя. И студент Рублёв был приглашён, как в шутку сказал профессор, «на консультацию».
– Приходи, Сашенька, приходи, чаю попьём, я сам завариваю. Приходи, поболтаем, слышал о тебе, читал даже пару раз! Ох, Александр, как я рад тебя видеть! Как рад! – и старик совсем не по-стариковски потряс руку своего ученика, – я тебе позвоню! Ты у кого здесь? В двадцатом? На Заречной? Позвоню!
На том и расстались, а Рублёв в ожидании звонка снова ушёл в себя.
XXVIII
Григорий Иванович жил на краю деревни. Из его окна открывался потрясающий вид на озеро, окаймленное леском и лугами. Хорошее место для одинокого пенсионера, приехавшего встречать старость и смерть. Изба была небольшой, одна комнатка и кухня, огороженная печкой. Из мебели – диван, стол и книжные, забитые до отказа, полки.
Что поразило Рублева, так это иконы в углу. Их было несколько – Троица, Иван Предтеча, Икона Божьей Матери Владимирской и Николая Угодника, особо почитаемого в этих местах. Иконы и профессор Ковалёв никак не укладывались вместе в сознании Рублёва, ведь он сам не раз слышал от преподавателя, работающего в советское время в обкоме по линии образования, что Бога нет, и что религия – это история бедных и угнетённых, с историей реальной не имеющая ничего общего.
И тут – иконы. В одиноком доме на берегу озера в глухой деревне. Почти что скит бывшего коммуниста.