Расссказы разных лет
Шрифт:
«Любимое детище — наша действительность», — повторяет Люся про себя слова Волкова. Значит, то, что она видит, и есть любимое детище?
Весь вечер Люся аккуратно записывает что-то в свою клеенчатую тетрадь — в дневник. Вместе с фактами, заносимыми на страницы с присущей ей добросовестностью, контрабандой проскальзывают новые мысли, подхваченные во время спора о васильках. Впрочем, и у нее самой есть сегодня кое-какие новые мысли. Они тоже заносятся в тетрадь. Некоторые фразы Люся по линеечке подчеркивает красным карандашом. Так конспектируют книгу, смысл которой нов и
Люся устала. Третий час ночи. Она откидывается в кресле, потягивается, заламывает руки на затылок.
Взгляд ее скользит по потолку. Она видит за перегородкой более темную часть. (Петр спит.) Люся оглядывает свою половину.
Боже, как она запустила свой дом — из-за этой работы! Ее дом, ее гнездо...
Каким оно оказалось хрупким! Его тонкие прутья, склеенные с таким трудом и тщанием, распались, рассыпались. Оно заброшено, почти забыто.
«Весь мир лежит перед советским художником...» — вспоминает она, засыпая.
7
Вообразите, что скачет конница
Летом Люся вместе с Верочкой поехала отдыхать в деревню Кашинскую, близ Онежского озера, в дом отдыха художников. Он находился в нескольких километрах от строительства большого водного пути, о котором Люся краешком уха слышала в свое время от Петра. Петр как будто был даже связан работой с этим строительством. Точно она не помнила. Да и «строительства все эти», как она выражалась, мало интересовали ее.
Зато какие прекрасные места нашли приятельницы здесь в Прионежье!
Зеленые и золотые холмы. Прозрачные реки. Крохотные озера. Леса. Старые бревенчатые шлюзы.
Дом отдыха, где поселились приятельницы, навис над маленьким проточным озерком. Едва встав с постели, они купались в холодной бодрящей воде. Потом грелись на солнце, словно ящерицы. Смуглая Люся в лучах солнца стала вовсе бронзовой.
Вдвоем они подолгу гуляли вдоль реки.
Тянулись по воде баржи, груженные лесом, их обгоняли железные брюхатые «нефтянки». С любопытством наблюдали приятельницы, как медленно сползают баржи по шлюзам, точно неуклюжие великаны по ступеням огромной, растянувшейся на многие версты водяной лестницы. Они наблюдали, как рабочие, надсаживаясь, открывали и закрывали шлюзовые запоры.
— Какое приволье! — восхищалась Люся.
Она была удивлена, когда один из отдыхающих посмеялся над ее восторгами.
— Это — древняя, варварская система шлюзов! Через два года вся эта ветошь будет снесена и заменена новыми сооружениями, — пояснил он недоумевающей Люсе.
Когда река надоедала приятельницам, они совершали прогулки вдаль от берегов, по холмам. Они карабкались, пробивались сквозь густой вереск и низкорослый колючий кустарник, рвали малину. Иногда на склонах покатых холмов внезапно развертывались поля. Чьи прилежные руки возделывали их? Рожь здесь была такая высокая, что почти целиком скрывала двух женщин, шагавших вдоль длинных узких межей. Люсе нравилось, когда упругие, согретые солнцем колосья сопротивлялись ей.
Уже давно Люся не чувствовала себя так хорошо!
Первое время она и вспоминать не хотела о кисти и красках.
Гуляя вдоль берега, она забрела однажды дальше обычного.
На другом берегу она увидела холм.
Холм был высокий, зеленый, залитый солнцем. Вверх по склону ползли тракторы, волоча за собой длинные светлые бревна, выгруженные с баржи. Река здесь была широкая, другой берег далек, и Люся представила себе, будто ползут муравьи, с трудом волоча щепочки для муравейника. Тракторы втаскивали бревна на вершину холма, торопливо сбегали к реке, нагружались и вновь, прилежные, ползли на холм.
Люся видела желтые прямоугольники — строящиеся здания; красные точки — косынки на головах трактористок; на фоне голубого неба алое пятно на вышке — флаг строительства. Да, это был один из участков строительства, о котором не раз слышала Люся в доме отдыха.
«Красиво», — подумала Люся, силясь запечатлеть радостное для нее сочетание красок и форм, там, на строящемся берегу.
Назад она шла не торопясь, низко опустив голову. Прохожие попадались ей редко.
Она вспоминала, как тяготела всегда к замкнутости и тесноте натюрморта; как трогал ее сердце печальный «русский» пейзаж — пустынный берег, сырой темный лес, жалкий крестьянский домишко вдали от дороги. Она вспоминала, как неприятны были ей подъемные краны, трубы, железные башни — эти бездушные, жесткие формы, с варварской силой врывавшиеся на бумагу и холст. И вот теперь...
«Красиво?» — переспросила она вдруг в тревоге, будто поймав себя на чем-то запретном.
Ручей вился меж песчаных бережков. Солнце заботливо согревало широкую землю.
Но, задумавшись, Люся не замечала солнца, не замечала ручья. Она не заметила, как очутилась возле дома отдыха.
В последующие дни Люся несколько раз ходила к реке, где открылся ей холм с видом строительства. Но теперь она брала с собой складной парусиновый стульчик и желтый ящик. Она садилась за пышным кустом, где ей не мог помешать даже случайный прохожий, вглядывалась в холмистый берег, зарисовывала привлекший ее пейзаж строительства.
Она не хотела знать того, что происходит на другом берегу.
Не думала о том, что прорубается сейчас новая трасса реки, что меняется старое русло. Не понимала, что узкая речная тропа, по которой, толкая друг друга бортами, скрипят сейчас неуклюжие баржи и снуют пароходики, уступит место широкому водному пространству, что океанские суда пройдут здесь от моря до моря через всю страну.
Она не подозревала, что вдоль берега еще не рожденной реки заложены и уже растут новые города; что из этих стройных желтых зданий, столь не похожих на древние нищие русские хаты старого берега, возникает, в сущности, один из таких городов.