Расстрельное время
Шрифт:
— Всё знаете, а дураки! — сказал Каретников и, выждав, когда все смолкнут, перешел на доверительный тон. — Хочу открыть вам один секрет. Это уже без всяких шуток. Малость вы опоздали. Чуток бы раньше, приняли бы вас до себя с дорогой душой. А сейчас — всё! Лавочка закрылась!
— Это как же ваши слова понимать?! — в недоумении выкрикнул грамотей. — Как отказ?
— Правильно понимаете. Дело в том, шо теперь мы с большевиками, як родные братья. За одно обчее дело воюем. Договор с ними заключили. Нерушимый. Все равно,
Мужики вновь загудели, горячо обсуждая между собой эту новость, и двинулись к столу, обступили его.
— И шо вы мне предлагаете? Принять до себя дезертиров? — спросил Каретников, вглядываясь в их лица. — Нарушить клятву?
— Нам никак нельзя назад! — в отчаянии сказал грамотей. — Даже, можно сказать, невозможно!
— Ну и як мне в таком разе быть? Вас к себе принять не могу, не имею никакого такого права. А до большевиков вы не хотите возвертаться. Вот и подскажите мне, як поступить, ничего более подходящего не могу для вас придумать.
— Не подскажем! Знаем только, что нет у нас обратной дороги! — принял на себя ведение переговоров молодой высокий мужчина с впалой грудью и побитым оспой лицом. Он легко отодвинул в сторону прежнего оратора, словно смахнул со стола ненужную бумагу, и приблизился к Каретникову. Голос у него был низкий, и говорил он неторопливо, но весомо: — Среди нас много революционеров, есть и сибирские анархисты. Мы с вами люди одной крови. Если вы революционеры, как называете себя в своих листовках, то должны нас принять. Но дело даже не в этом…
— Так в чём же? Растолкуйте!
— Мы — всего лишь делегация. А неподалеку отсюда, в Строгановке, вашего ответа ждут ещё около тысячи человек. Уходя от большевиков, мы крепко хлопнули дверью: разоружили своих командиров, расстреляли политкомиссаров. Вы думаете, они простят нам это?
В горнице стало тихо.
Задачка оказалась не из простых. Возвращение грозило всем им расстрелом. Иного не могло быть во фронтовых условиях.
Мужики тихо, с какой-то отчаянной надеждой смотрели на сидевших перед ними Каретникова, Гавриленко и Кольцова. Но их лица были непроницаемые и бесстрастны. Каждый из троих по-своему пытался решить эту сложную головоломку, но её разгадка всё никак не приходила никому из них на ум.
Каретников, отличающийся в делах твердой решительностью, может быть, впервые был поставлен в такое сложное положение. Он понимал, что иного выхода, кроме как принять их в свою армию, у него нет. Но ведь это прямое нарушение Старобельского соглашения, и поэтому он ждал, какое решение выскажет Кольцов.
А Кольцов молчал. Он понимал, что не сможет послать на смерть тысячу человек и будет вынужден дать добро на присоединение этих дезертиров к Повстанческой армии. Но все же… они покинули пределы дивизии не по легкомыслию, а по причине несогласия с политикой партии большевиков. И они ведь не бегут от фронта, и хотят продолжить
После очень долгого молчания, во время которого Каретников никак не мог найти достойный выход, его вдруг осенило. Он решительно сказал:
— От шо, хлопцы! Ступайте на улицу, трошки там перекурить, а мы недолго посовещаемся. А потом начальник штаба доложит вам наше окончательное решение.
Сибиряки неторопливо и неохотно, ничего не добившись, двинулись к выходу. У двери самый старый из них задержался в проеме двери:
— Не хотел бы я быть на вашем месте, а все же решить по справедливости, — сказал он. — Все мосты мы перед собой спалили. Идти нам некуда, окромя как до вас. Или в банду записываться.
— В банду не советую, — бросил Каретников вслед уходящим сибирякам. — Банды мы тоже изничтожаем!
Когда стихли их удаляющиеся по коридору шаги, Каретников вопросительно посмотрел на Кольцова.
— Какого ответа ты от меня ждешь? — спросил Кольцов.
— Для себя я решив, — сказал Каретников. — И честно тебе скажу: мое решение супротив нашего Старобельского соглашения. От я и хочу послухать, як ты, представитель Фрунзе, на это посмотришь?
— Я, пожалуй, присоединюсь к твоему решению. Если, конечно, я правильно его угадал.
— Ну и як же ты его угадал? — спросил Каретников.
— Забирай их до себя, Семен Никитович! Никакие они не враги советской власти. Просто, заплутались люди в этой круговерти. Раз уж мы союзники, то какая разница, где они будут воевать. Главное, чтоб против Врангеля. А после войны, кто жив останется, сами разберутся, какая сторона им больше по душе: большевистская или махновская.
— А тебя за это не турнут из комиссаров? — хитровато улыбнулся Каретников. — Все ж против вашего закона идешь.
— Зато не против своей совести.
— Эх, золоти твои слова. Если б там, у вас, все такие были, я б и сам в большевики записался, — обрадовался ответам Кольцова Каретников и, дружески хлопнув его по плечу, добавил: — Не зря Нестор Иванович тебя у Фрунзе просил. Теперь и я понял: сработаемся мы с тобой. До гадалки не ходи: сработаемся.
Гавриленко поднялся.
— Так я пойду, сообщу им наше решение.
— Постой! Скажи Петру Пономаренко, пускай забирает их до себя. Он где квартирует?
— В Ивановке, рядом со Строгановкой.
— От, до него! И распорядись, шоб Серегин поставил их на довольствие. Ну и всё остальное…
— Понял! — и Гавриленко удалился.
Кольцов тоже поднялся, не хотел больше отнимать у Каретникова время.
— Не торопись, — попросил его Каретников.
Кольцов вновь присел на стул.
— Ты просил узнать, почему тобой заинтересовался Яценко. Ты ему ниякым боком. Его попросили. Тобою давно интересуется врангелевская контрразведка. Видать, ты кому-то там насыпав в штаны перцу.