Расстрельное время
Шрифт:
— Мене беспокоит, шо не успели хорошо окопаться, — сказал Каретников.
— Ничого. Бог поможет.
Каретников лежал неподвижно, внимательно вглядывался в движущуюся первую цепь. Вот она спустилась в балку, и какое-то время они видели только вторую цепь.
Кожин задумчиво жевал какую-то высохшую былинку.
Вот первая цепь появилась на этой стороне балки и тут же прибавила шаг, неторопливо побежала.
Когда дроздовская цепь уже находилась метрах в пятидесяти и стала щелкать затворами, Каретников коротко приказал:
—
Но Кожина рядом с ним уже не было. А на позицию разом выехали двадцать тачанок, развернулись. Кожин прикинул, больше не нужно. Они стали в ряд чуть сзади махновских позиций и дроздовцам были не слишком видны в снежной дымке. Ездовые у Кожина были хорошо вышколенные, каждый знал свой маневр и свое место в строю.
Вдали из балки стала появляться вторая цепь. А первая уже почти подбегала к молчащей позиции махновцев. Нервы у дроздовцев стали сдавать: в морозном воздухе затрещали их винтовочные выстрелы.
И тут поднялся на тачанке Фома Кожин, взмахнул рукой и громко произнес свое неизменное:
— Р-руби дрова!
Разорвали тишину двадцать пулемётов. Заговорили махновские винтовки.
Дроздовцы ещё какое-то время, не понимая происходящего и почти по инерции, продолжали свой бег. Иные уже были в нескольких шагах от махновских позиций, но не добегали до них, падали.
Пулеметчики перенесли огонь на вторую цепь, и она тоже стала редеть.
Не ожидавшая такого яростного отпора, вторая цепь стала останавливаться, затем торопливо развернулась, побежала обратно, скрылась в балке. Их догоняла, покидая поле боя, поредевшая первая цепь.
Преследуя дроздовцев, за ними двинулись махновцы.
— Фома! Тачанки оставь на месте, пулеметы — с собой! — усаживаясь на подведенного ординарцами коня, приказал Кожину Каретников. Он подумал, что этот кратковременный бой ещё будет иметь продолжение. Похоже, на той стороне балки дроздовцы решили расправиться с ними, и заготовили его армии какую-то неожиданность. Он помнил о броневиках и боялся оказаться застигнутым врасплох.
Ожидая засады, они со всеми предосторожностями перешли через балку. Но дроздовцев ни сразу за ней и нигде вокруг не было видно.
Несколько верст, задыхаясь, они бежали по истоптанному тысячей сапог и ботинок снегу. Их обгоняли всадники.
Фома Кожин, исследовав дно балки, нашел несколько расчищенных от колючего кустарника дорог и провел на ту сторону балки свои тачанки. Вновь установили на них снятые ранее и не пригодившиеся пулеметы и стали догонять ушедших вперед бойцов.
Скачущий в первых рядах своей конницы, Каретников уже начинал верить, что этот короткий рассветный бой был последний. Дроздовцев нигде не было видно.
Немного поотстав, Каретников поравнялся с Кожиным:
— Шо думаешь, Фома?
— Не нравится мне эта прогулка, — ответил Кожин. — В четыре глаза надо смотреть и в четыре
Они преодолели ещё с версту. Уже не только Каретникову казалось, что дроздовцы бежали и что эта установившаяся над крымской степью тишина — навсегда.
Пеших уже не было. Бежать устали, и пехота размещалась на телегах, тачанках, даже на санитарных фурах. Ехали уже неторопливо и беспечно. Словно это не преследование противника, а свадебная кавалькада после разгульной ночи возвращается в своё село. Не хватало только, чтобы кто-то затянул песню про Марусю.
Внезапно над степью забухали станкачи, установленные на броневиках. Серые в серой мгле, они были невидимые и возникли словно из воздуха. Они выезжали из-за невысокого пригорка и веером разъезжались по полю.
Тачанки и телеги чуть не одновременно стали торопливо разворачиваться. Горохом посыпалась из них пехота. Бежать было некуда, спрятаться негде. Бойцы падали там, где свалились с телеги, и тут же пытались окапываться. Иные без толку носились по полю, время от времени постреливая из винтовок, и падали, сраженные пулеметным огнем из броневиков.
— Обдурили-таки, гады! — сокрушенно сказал Каретников лежащему возле него начштаба Гавриленко.
Броневики двигались по кочковатому полю, тяжело переваливаясь. Следом за ними, немного отстав, шли дроздовцы.
Кто-то из махновцев не выдерживал и, при виде приближающегося броневика, вскакивал от страха и пытался бежать. Но тут же падал.
— Лёвка! Де твои гранатометчики? — увидев Голикова, крикнул Каретников.
— Работають, Семён Мыкытович! — ответил Голиков и помчался по полю. Упал возле одного из бойцов. Через мгновение вскочил, перебежал к другому бойцу.
Поле было усеяно застигнутыми врасплох бойцами, и было трудно понять, кто живой, кто мертвый.
Медленно, почти на ощупь из-за узких смотровых щелей, броневики медленно двигались по полю. Водители были уверены в своей броне. Время от времени они разражались короткими пулеметными очередями.
Отошедшие от первого страха гранатомётчики стали перебегать и переползать, стремясь оказаться поближе к броневикам. Наконец, когда один из броневиков приблизился к лежавшему на поле гранатомётчику, тот приподнялся и бросил одну за другой две гранаты: одну — под колёса, вторую — на купол.
Над полем почти одновременно раздались два взрыва. Звук был необычный, словно бы со ржавым скрежетом разлетелось старое ведро. Броневик задымился, и из него один вслед за другим через тесные люки стали выбираться члены его экипажа. Сперва выбрался водитель, за ним два пулемётчика.
Почти залпом прогремели несколько выстрелов. Двое упали, третий, хромая, с криком побежал к своим.
Снова раздался взрыв. И задымил ещё один броневик.
Словно в раздумье, броневики стали останавливаться. Бежавшая сзади них дроздовская пехота поняла, что и эта атака захлебнулась, повернула обратно.