Расстрельное время
Шрифт:
Капитан «Гайдамака» не оставил без ответа этот выстрел. Издалека до красноармейцев донесся протяжный и тоскливый басовитый гудок. И означал он прощание с Родиной.
В Евпаторию для посадки прибыло несколько маломерных судов, на них посадили все восемь тысяч человек желавших уехать. Старый начальник порта адмирал Клыков получил распоряжение не идти в Севастополь, чтобы дожидаться там отхода всей эскадры, а двигаться в Константинополь самостоятельно.
Повстанцы-махновцы вошли в город без единого выстрела.
Трудно проходила эвакуация из Ялты.
Севастополь всегда обладал притягательной силой. Во время отступления сюда хлынуло значительно больше людей, чем первоначально рассчитывали ведавшие эвакуацией командующий Черноморским флотом адмирал Кедров и командующий армейским тыловым районом генерал Скалой. Для того чтобы вывезти всех, французы были вынуждены дополнительно зафрахтовать суда иностранных держав: Греции, Италии и Польши. Привлечены были даже баржи, которые большие суда брали на буксир.
Суда подходили на погрузку несвоевременно. В ожидании очередного транспорта у многих солдат и офицеров сдавали нервы. Некоторые из них, как сомнамбулы толкались в многолюдной толпе, ничего перед собой не видя. Их глаза были устремлены на горизонт. Поручик Чижевский прямо возле портовой ограды застрелил своего коня, а затем пустил пулю себе в лоб. Кто-то из более стойких где-то раздобыл металлический рупор и время от времени выкрикивал: «Господа! Умоляю, не стреляйтесь! Пароходы уже на подходе! Все уедем!»
Постепенно Севастополь пустел.
К полудню Врангелю доложили, что во всех портах погрузка солдат и беженцев полностью завершена.
Заканчивалась посадка и в Севастополе. Оставленные у причалов несколько кораблей предназначались для тех, кто пока ещё оборонял город. Они должны будут последними вернуться в порт и последними отплыть в море. Не погрузились на корабль и юнкера-сергиевцы. Им была доверена охрана порта и наблюдение за порядком при посадке на суда. Третьи сутки они ни на минуту не покидали порт.
Перед тем как судам навсегда покинуть Россию, Врангель попросил построить юнкеров на площади у Главного штаба.
Впервые за последние дни многие увидели бодрого, энергичного главнокомандующего. Каких усилий ему это стоило, знал только сам Врангель. Легкой походкой он вышел к юнкерам. Этот строй не был предусмотрен никаким церемониалом. Юнкера стояли молча, однако по-уставному «ели глазами начальство», устремив на главнокомандующего свои взоры. Печальный строй, однако, они держали четко, как на параде.
— Соотечественники! Друзья! Вся Российская армия, все те, кто решил покинуть Россию и вместе с нею разделить её тяготы, уже погрузились на корабли. Капитаны ждут команды покинуть родные берега, — негромко сказал он, но на площади стояла такая
Отныне нашей России больше нет. Есть другая, советская Россия, чуждая и непонятная нам. Что будет с нею, как сложится её судьба, этого вам сегодня никто не сможет сказать.
Голос Врангеля дрогнул. Он смолк и неторопливо пошел вдоль строя, пристально вглядываясь в лица стоящих перед ним юнкеров. Он словно пытался запомнить каждого из них.
— Оставленная всем миром, обескровленная армия, боровшаяся не только за наше русское дело, но и за дело всего мира, покидает родную землю, — продолжил Врангель. — Но мы уходим с высоко поднятой головой, в сознании до конца выполненного долга. Мы сделали всё, что могли. И, я надеюсь, придет час, когда другие, а может быть, и вы, молодые, со временем поправите эту историческую ошибку, и полноправными хозяевами вернетесь на свою землю. Искренне верю в это!
Сняв свою корниловскую фуражку, он низко поклонился на все четыре стороны и неторопливо, не оглядываясь, пошел к причалу, где его ожидал катер. Спустя несколько минут он уже был на крейсере «Генерал Корнилов».
На борту крейсера разместились помимо штаба главнокомандующего также государственный банк со всей документацией, штабные офицеры, их семьи и семьи команды.
Вместе со всеми уезжал и епископ Вениамин. Он сопровождал икону «Знамение» Курскую Коренную. Побывав после новороссийской трагедии в Сербии, она на короткое время вернулась в Россию и вот снова уплывала в изгнание. И кто знал, суждено ли ей снова вернуться в Россию. Россия становилась безбожной: ни для кого не было секретом, что большевики взрывали церкви, жгли иконы, расстреливали священников.
В два часа дня «Адмирал Корнилов» направился к рейду, где уже собрались корабли, которые должны были идти вместе, единой эскадрой. Французский крейсер «Вальдек Руссо» произвел последний салют русскому флагу, развевающемуся на мачте «Адмирала Корнилова». Двадцать один залп прозвучал над опустевшим Севастополем.
Когда эскадра снялась с якорей и бесконечно длинным строем двинулась в море, в городе послышалась ружейная стрельба.
Сто двадцать шесть судов следовали в кильватере за «Генералом Корниловым». Они увозили сто сорок шесть тысяч россиян. Многие впоследствии ещё вернутся, а некоторые приживутся на чужбине, но навсегда сохранят в сердце память о своей покинутой родине.
Море было спокойное. Как последний привет, с моря в сторону Севастополя дул легкий бриз, волна была ленивая, добрая.
Врангель какое-то время стоял на верхней палубе и с печалью смотрел на уплывающий вдаль белокаменный город. Он мысленно перебирал в памяти события последних лет. Все было сделано не так. С себя он вину не снимал. Но у него уже не было шансов повернуть все вспять. А у Деникина…
Ах, Антон Иванович! Подсказывали тебе умные головы: прежде, чем идти на Москву, повернул бы свой взгляд на восток. Колчак в то время владел огромной и боеспособной армией. Сообща смели бы большевиков, а уж потом стали делить пироги. Побоялся стать у Верховного правителя России мальчиком на побегушках? Не захотел ни с кем делить славу? Но ее прежде надо добыть.