Рассвет над морем
Шрифт:
— Гуляем! — крикнул Никодим Онуфриевич и, подавая пример, до дна опорожнил свой стакан.
Члены областкома тоже взяли стаканы, чокнулись и выпили.
Так и было договорено: если братья Столяровы остановятся перед домом и заведут танец, это значит, что надвигается опасность и подпольному комитету следует немедленно же превратиться в настоящих пьяных гостей.
Действительно, через минуту, в самый разгар танца, когда пыль уже встала столбом и окутала всю толпу, из-за соседнего двора показалось четверо верховых. Это была конная гетманская «варта». Они патрулировали город, в особенности его окраины. Гетманцы опасались восстания в рабочих
Конники придержали лошадей и, пересмеиваясь, подзадоривали танцоров. Толпа отвечала им насмешками, а то и бранью. Гетманские «вартовые» для одессита с окраины были презренными париями. Кто-то даже запустил в них гнилым помидором. «Вартовые» погрозили нагайками и, пустив коней шагом, поехали прочь. Конечно, наглецов следовало бы отстегать этими самыми нагайками с вплетенными в них гвоздями, но «вартовые» никогда бы не отважились на это в рабочем предместье: наклали бы им так, что и ног не унести! Обиду они затаили до подходящего случая — когда выйдет приказ расправиться с этой голытьбой. А сейчас они только «сполняли службу» и были совершенно удовлетворены весельем на улице: люди пили и танцевали, значит власть могла чувствовать себя спокойно.
Когда «вартовые» скрылись за поворотом на Кладбищенскую, братья Столяровы оборвали танец и отерли пот.
Вытерев усы после очередного стаканчика и порции кабачков, снова исчез в сенях Никодим Онуфриевич.
Ушла и мама Феня. Феня была тоненькая и миниатюрная — даже удивительно, как могла она родить этаких четырех великанов! Она была сухонькая, вся сморщенная — в свои шестьдесят пять в тяжком труде прожитых лет, — но быстрая, живая и суетливая. Собственно весь дом Столяровых лежал на ее плечах: она вела хозяйство, кормила и обшивала семью. Сыновей своих она — фигурально — носила на руках. Не фигурально, а совершенно реально сыновья в шутку хватали ее и носили на руках, когда хотели выказать особую свою к ней сыновнюю нежность. В таких случаях мама Феня страшно сердилась, отбивалась от нахала-сына своими кулачками и грозилась отстегать шалуна отцовским ремнем.
Но вся околица глубоко почитала старуху Столярову, и «мама Феня» было ее прозвищем, нежным и почтительным. Мама Феня слыла авторитетом на всю Слободку во всех сложных вопросах среди женщин, да и среди мужчин. Ее уважали за доброе сердце, заботливость и вечное беспокойство о невзгодах своих соседей.
Итак, опасность миновала. Мама Феня унесла пустое блюдо. Заседание могло спокойно продолжаться.
И Ласточкин стал развивать высказанную им уже ранее мысль.
Речь шла о конспирации.
Ласточкин требовал соблюдения самой строгой конспирации. Белогвардейщина начинала первым делом с создания контрразведки. Каждая офицерская дружина непременно организовывала свою собственную контрразведку, а в рабочие организации и на предприятия были засланы многочисленные шпионы и провокаторы.
Ласточкин заявил:
— Нашу подпольную работу, товарищи, мы сосредоточим в центре города, под самым носом у контрразведки. Это и будет самой лучшей конспирацией: нет места безопаснее, чем за пазухой у врага. Что же касается предприятий, то, всемерно укрепляя и расширяя наши большевистские ячейки на заводах и фабриках, мы в то же время начисто откажемся, во всяком случае для начала, от организации там каких бы то ни было прямых выступлений. Никаких подпольных собраний на предприятиях! Ни одной подпольной явки на заводах и фабриках.
У Ласточкина были убедительные аргументы: не навлекать дополнительных репрессий на рабочий
И, обосновывая свою мысль, Ласточкин сделал целый экскурс в историю рабочего класса Одессы за последние годы, показав себя отличным знатоком города, несмотря на то, что был здесь первый раз в жизни и всего второй день. Очевидно, готовясь отправиться сюда по заданию Центрального Комитета, он заранее тщательно ознакомился с местной обстановкой.
Одесский порт до начала мировой войны по экспортно-импортному обороту был первым в России. В одесском порту вели дела двенадцать иностранных пароходных компаний, а местный, русский торговый флот, приписанный к одесским причалам, насчитывал сто двадцать судов среднего и большого тоннажа. В связи с этим в Одессе возникли десятки крупных и сотни мелких предприятий. Рабочий класс с семьями составлял до войны почти половину всего населения Одессы. Рабочих в одесской промышленности и в одесском порту было больше пятидесяти тысяч.
Но за годы войны большая часть рабочих сынов Одессы была мобилизована в армию, и многие из них так и не вернулись домой, погибли на позициях. Место кадровых пролетариев, славных своими революционными традициями, заняли за эти годы на одесских предприятиях недавние выходцы из деревни — особенно из кулацких поселков немецких колонистов, которых ввиду их германского происхождения воздерживались посылать на противонемецкий фронт, — а также мелкий служивый люд, кустари и мелкие торговцы, разорившиеся за годы войны, а не то и просто укрывавшиеся от посылки на фронт и купившие себе «бронь» на предприятиях, работавших «на оборону». Таким образом, ко времени революции социальный облик рабочих одесских заводов заметно изменился: хлынула мелкобуржуазная стихия.
Именно в этих не пролетарских, пришлых, случайных группах, в заводских коллективах и находили себе опору в дни Октябрьского переворота меньшевики, эсеры и анархисты. Анархисты, правда, пополняли свои ряды главным образом за счет деклассированного, люмпенского населения, которого в Одессе и в дни революции насчитывалось до двадцати пяти тысяч и которое одновременно питало и разбойничьи банды Мишки Япончика.
Через «рабочую аристократию», на которую опирались меньшевики, через мелкобуржуазные круги и группы анархистов или через специально подготовленные кадры полицейских шпиков и провокаторов из «зубатовских» черносотенных организаций белая контрреволюция протягивала свои лапы к самому сердцу одесского рабочего класса:
— Вот почему, — закончил Ласточкин, — мы должны все время быть начеку. Всю силу партийного, большевистского влияния нести в рабочие массы, но вместе с тем бдительно остерегаться козней контрреволюции именно здесь. Задача нашего подпольного партийного центра: ни одного предприятия без нашей большевистской организации. Задачи наших подпольных большевистских организаций на предприятиях: разъяснительная работа, направленная против интервентов и против провокационной деятельности меньшевиков и эсеров, — во-первых, и подготовка восстания — во-вторых. Это, — повернулся он к машинисту Куропатенко, — думается мне, будет ответом и на те вопросы, которые вы поставили вначале: о нашем отношении к меньшевикам и эсерам.