Рассветный меч
Шрифт:
Бэйр сосредоточенно наморщил лоб, стараясь придумать способ смирить и утихомирить воинственную сущность сокола, и тут раздался голос Алы:
— Я успокою его.
Испустив трель, состоящую из ласкового чириканья и нежных обращений, фаэль заговорил с соколом и… Случилось невероятное! Птица прекратила биться в невидимую стену, воинственный клекот смолк, и только свирепый голубой огонь все еще лучился в глазах разгневанного крылатого создания.
— Теперь ты, меняющий облик, — прошептал старик. Бэйр снова вошел в состояние медитации и мысленно привел свое сознание на грань между своими сущностями.
— Ну, крылатый, забирай.
И снова Ала расправил крылья и погрузился
— Араван, — прошептал настоятель.
Снова зал озарился платиновым сиянием… Алор озирался, сверкая дикими голубыми глазами, в которых медленно и постепенно появлялись здравомыслие и спокойствие.
Прошел месяц, за ним второй. Араван каждый день преображался в сокола, овладевая при этом не только навыками по изменению облика, но и усиливая привязанность сокола к волку и к самому Бэйру, поскольку настоятель однажды изрек:
— Только им двоим этот сокол должен быть верен, а иначе все наши усилия напрасны. Лишь волку и молодому человеку дозволено было кормить птицу.
Ала оказался очень полезен: фаэль мог утихомирить дикую птицу и каким–то образом убедить сокола, что ни Бэйр, ни дрэг не представляют для него опасности. И птица Валке, хотя и не сразу, начала доверять юноше и волку.
Постепенно настоятель стал все реже прибегать к использованию огня Бэйра и Алы, и неуклонно снижал степень их участия в процессе, пока, наконец Араван не начал самостоятельно превращаться из эльфа в сокола и обратно без чьей–либо помощи, пользуясь лишь кристаллом, в котором примерно два десятка лет назад запечатлелась сущность сокола.
И все–таки Валке был диким созданием, он действовал, руководствуясь иными побуждениями и иными потребностями, нежели эльф, в обличье которого ему довелось побывать. Роли Бэйра и Аравана также коренным образом изменились — каждый чувствовал себя несколько странно и необычно, поскольку наставник сделался учеником, а ученик наставником. Теперь именно Бэйр обучал Аравана, именно Бэйр взял в свои руки руководство, а Араван следовал его наставлениям. Он предостерегал Аравана от опасностей, возникающих при смене обличий, вспоминая при этом то, чему его самого когда–то учили; обращал особое внимание на время, выбранное для превращения, а главное, постоянно напоминал о том, что сокол, которым становился Араван, был созданием дикой природы — не эльфом в обличье сокола, а именно соколом, причем наиболее хитрым и коварным из всех соколов. Соколом, у которого временами возникали потребности, желания и мотивы отнюдь не соколиные, а присущие эльфу, точнее, эльфу по имени Араван. К тому же в голове сокола, который побывал в обличье эльфа, прочно удерживались мысли и представления, которые наполняли голову Аравана перед превращением. Это было свойственно и Бэйру, и Урусу, и всем другим, обладающим даром перевоплощения. Опасности, возникающие при смене обличий, подстерегали постоянно, и, хотя Валке теоретически мог снова превратиться в Аравана, гарантировать, что он захочет это сделать, было бы несколько наивно. Валке все–таки был диким соколом. И именно в этом и заключалась опасность, с которой и сокол, и Араван вынуждены были постоянно жить: Араван мог по своему желанию превратиться в Валке, но Валке мог никогда снова не стать Араваном. Эльф Араван сознавал эту опасность, а сокол Валке — нет.
Наступил самый длинный день в году: день летнего солнцестояния. Он был праздником не только для Бэйра и Аравана, но и для фаэлей. Большая стая этих пернатых существ прибыла накануне из отдаленных предгорий, где они несли
— Теонор — брат Адона, один из богов, такой же смуглый, как и мы. Он покровитель всех летающих существ, по крайней мере мы так считаем. А настоятель — это его представитель на Митгаре.
Бэйр взглянул на Аравана:
— Ведь настоятель и Додона — существа одного вида, а раз так, то и Додона является чьим–то представителем? Кому же он поклоняется?
Араван пожал плечами:
— Вот и спрашивал бы об этом Додону… Может быть, настоятелю это известно. Я лично не имею об этом ни малейшего представления.
Когда Бэйр спросил у настоятеля, кто является покровителем Додоны, тот назвал Эльвидд.
Наступил июль, а с ним и обильное таяние снегов и льдов на вершинах; вода каскадами низвергалась по отвесным склонам, маленькие озерца превратились в глубокие водоемы, граница снегов переместилась выше; глыбы льда, откалываясь от ледников, с грохотом низвергались с гор и, сметая все на своем пути, неслись вниз. Снег сошел, открыв взору унылые горные ландшафты, утыканные каменными глыбами и валунами. В долинах зазеленела трава, и на ней в одночасье, словно кто–то разбрызгал краски, появились купы весенних цветов; мухи, мотыльки, пчелы и жуки, приступившие к сбору цветочной пыльцы, замелькали повсюду. Вернулись перелетные птицы. Из долин поднялись на высокогорные луга киму — пугливые антилопы, — привлеченные обилием сочной травы…
К середине июля весна пришла и в высокогорье.
И в том же июле, после того как настоятель объяснил Аравану все меры предосторожности при смене облика сокола на облик эльфа, несоблюдение которых могло грозить смертельным падением с огромной высоты, — Валке впервые освободили из клетки, ограниченной меловым треугольником.
Платиновый свет, окружавший эльфа, померк, а на его месте оказался черный сокол, с шеи которого свешивались кристаллический кулон и голубой камешек на тонком ремешке. Валке смотрел своими дикими сапфировыми глазами на Бэйра, как будто ожидая получить кормежку, однако вместо этого юноша протянул руку в толстой кожаной рукавице и посадил сокола на руку. Валке внимательно огляделся вокруг, как будто высматривал добычу. Сделав глубокий вздох, Бэйр выкрикнул:
— Лети, Валке! — И, взмахнув рукой с сидящей на ней птицей, выпустил сокола на волю.
Сокол неистово захлопал крыльями и рванулся прочь. Он поднялся над краем площадки, на которой стоял Храм, и взмыл в яркое голубое небо. Ала в это время парил в вышине и кричал, стараясь скопировать крик сокола. Бэйр посмотрел на настоятеля, и, когда тот кивнул, темнота сгустилась над юношей и из нее выступил дрэг. Волк отошел к дальнему, южному краю площадки и остановился. Постояв так довольно долго, зверь поднял морду к небу и долгим, печальным воем позвал сокола.
Сложив крылья, птица почти отвесно ринулась с высоты к дрэгу, но в последнее мгновение резко и широко расправила крылья и мягко приземлилась рядом с волком. Из сгустившейся темноты и платинового света появились Бэйр и Араван, смеющиеся и обнимающие друг друга. Ала, приземлившийся неподалеку, также захлебывался от радости. И тут Араван сказал:
— Эх, элар, это ни с чем не сравнимое ощущение — лететь в вышине над миром.
Бэйр улыбнулся и ответил:
— Такое же, какое бывает, когда свободно бежишь по земным равнинам.