Растревоженный эфир
Шрифт:
— Я сказала ему, — Френсис медленно опустила руку, лаская шелк платья, — что вступила в коммунистическую партию в сорок пятом году.
Она замолчала, и в зале, где собрались две сотни людей, повисла неестественная, мертвая тишина, не нарушаемая ни вздохом, ни скрипом, ни шепотом.
— Довожу до вашего сведения, — Френсис оглядела сидящих в зале, — что я и сейчас состою в партии, хотя после окончания нашего собрания я намереваюсь поехать домой и написать заявление о выходе из нее. — Она тряхнула головой, и волосы, стянутые на затылке в хвостик, подпрыгнули и вновь упали на шею. Она вновь застыла с вздернутым подбородком, сияющими глазами, вызывающе дерзкая, экзальтированная. Господи, подумал Арчер, она, должно быть, ударилась в религию. Нашла достойную замену коммунистической идее. И, естественно, выбрала подходящий момент, чтобы объявить об этом при большом стечении народа. Просто написать заявление — это не для нее. Слишком уж она привыкла быть в центре внимания. Арчер вспомнил истории о том, как Френсис внезапно рвала со своими любовниками прямо на вечеринках, публично унижая их в присутствии
Арчер перевел взгляд на передние ряды и увидел, как многие замерли, со страхом ожидая грядущих откровений, озвученных этим хрипловатым, вибрирующим от внутренней энергии голосом. Но лица некоторых людей оставались серьезными и задумчивыми, словно их обладатели не знали, на кого обрушится удар.
— Причина, по которой я выхожу из партии, проста, — вновь заговорила Френсис, — и мистер Клемент Арчер имеет к ней самое прямое отношение. После того как я призналась мистеру Арчеру, что состою в партии, я переговорила с секретарем своей ячейки и получила нагоняй. Мне было сказано, что интересы партийной дисциплины потребуют моего исключения из партии, если я еще раз заикнусь, что состою в ней. И если меня спросят в комиссии конгресса или в суде о том, что я говорила мистеру Арчеру, я должна отрицать все, даже под угрозой обвинения в даче ложных показаний. Мне открытым текстом сказали, что я участвую в заговоре, а заговорщики не должны сообщать кому-либо о своей деятельности. И если я до сих пор этого не поняла, то мне пора избавляться от этих романтических иллюзий. Мне было сказано, что в партии ко мне давно относятся с подозрением, что меня считают политически неустойчивой, а потому не поручают мне действительно серьезных заданий. — В голосе слышалась горечь, и Арчер понял, что Френсис до сих пор страдает от тех ударов, которые нанесли ее тщеславию слова секретаря ячейки. Если бы с ней обошлись более тактично, подумал Арчер, сегодня бы она на эту сцену не поднялась.
— Тот разговор заставил меня крепко задуматься. Я никогда не верила, что участвую в заговоре, и считала журналистов и политиков, которые говорили об этом, сутенерами и проститутками реакции…
Из партии она вышла, отметил про себя Арчер, а вот терминология осталась.
— Внезапно я словно прозрела. Люди, которыми я восхищалась, люди, которые, по моему разумению, боролись за свободу, мир, справедливость… Эти слова… — Тут она впервые посмотрела на Арчера и улыбнулась. А режиссер припомнил, как она говорила ему о том, что за свободу, мир и справедливость боролся ее погибший в бою любовник. — Я поняла, что все это вранье. — Она вновь повернулась к залу. — Я увидела, какие они на самом деле. Я вспомнила, как они радовались, когда в пикетах людей избивали в кровь, когда компании закрывались и рабочих выбрасывали на улицу. Их интересовали только бунты, кровопролитие, несчастья, потому что они могли существовать только в такой вот мутной водичке. Они это знали и прилагали все силы для того, чтобы вода эта никогда не очистилась. Эти люди должны плести заговоры, потому что они неудачники, невротики, психи, и, если бы вода вдруг стала прозрачной, всем и каждому хватило бы десяти минут, чтобы осознать, что они смешны, не способны сделать что-либо путное и опасны.
Ну и дела, подумал Арчер, одни сумасшедшие называют сумасшедшими других.
— Я сама не без греха. — Френсис заявила это громче. Нравилось говорить ей о себе, любимой. — И среди вас есть те, кто может многое про меня рассказать. Но в одном меня обвинить нельзя. Я не заговорщица. И, уж конечно, не участвую в заговоре против своей страны. У меня нет секретов от других. — Она широко улыбнулась, подумав о чем-то своем, но лицо ее тут же стало серьезным. — После того как я приняла решение выйти из партии, мне пришлось задуматься о своем следующем шаге. Должна ли я молчать о том, что я видела и слышала, о том, что мне известно? Должна ли я отойти в сторонку и спокойно наблюдать за манипуляторами, которые используют в своих целях разочаровавшихся, сбитых с толку людей, должна ли я смотреть, как слабеет раскалываемая надвое страна, и ничего не предпринимать? Или я должна хотя бы частично компенсировать урон, нанесенный моими ошибками и упрямством? — И в мгновение ока она превратилась в женщину, которая готова принять мученическую смерть ради благородной цели. — Конечно, куда приятнее держать рот на замке. И гораздо спокойнее. Никто от меня ничего не требовал. Только моя совесть…
Арчер на секунду закрыл глаза. «Френсис, дорогая, — подумал он, — для этого монолога ты выбрала очень неудачного автора. Тебе следовало бы обратиться к кому-то еще».
— Ночь за ночью я не могла спать, борясь сама с собой, — вещала Френсис. А выглядела она при этом так, словно спала по десять часов в сутки и пять раз в неделю делала массаж лица. — И наконец поняла, что я должна сделать. Прийти сюда и рассказать все, что мне известно! И теперь, — она резко сменила тон, перешла от проповеди к дружеской беседе, даже сплетням, — теперь мы перейдем от общего к частностям. Возьмем, к примеру, мистера Арчера. Я не знаю, почему мистер Арчер не стал афишировать мои политические пристрастия, но некоторые мысли на этот счет у меня есть. Мистер Арчер — фигура загадочная, и довольно трудно что-либо понять из того, что он говорит или делает. Раньше я думала, что он человек простой, где-то даже недалекий. Но то, что я узнала о нем в последние недели, плюс его сегодняшняя речь, в которой он говорил одно, предлагая совершенно другое, заставили
— Знаешь, Френсис, — Арчер встал, — я думаю, это уже перебор.
— Мистер председатель, — обратилась Френсис к Бурку, — как я понимаю, слово предоставлено мне.
— Сядь, Клем. — Бурк потянул его за рукав. — Спорить с ней сейчас — себе дороже.
Арчер медленно опустился на стул. Он ненавидел Френсис главным образом потому, что она наслаждалась происходящим.
— Среди прочего мистер Арчер забыл упомянуть о своей удивительной щедрости. — Мелодичный, вибрирующий голос Френсис заполнял зал. — Определенная деятельность мистера Арчера привела к тому, что в последнее время он находился под следствием, и следствие это выявило много интересного. Например, не так давно мистер Арчер то ли одолжил, то ли подарил триста долларов председателю нашего собрания мистеру Вудроу Бурку, послав ему чек на указанную сумму. Я видела фотокопию этого чека. Он также выписал чек миссис Элис Уэллер. Она, к вашему сведению, была основным оратором на конференции, которая признана Государственным департаментом подрывным мероприятием, противоречащим интересам нашей страны. Мне, разумеется, неизвестно, давал ли он деньги из сочувствия к политическим убеждениям этой дамы или вел себя как джентльмен, помогающий женщине, которая попала в затруднительное положение.
Бедная Элис, думал Арчер, сидит сейчас в этом самом зале, растерянная, не знающая, что ей делать, вспоминающая, что именно Френсис уговорила ее принять участие в работе конгресса, понимающая, что никто не спросит у нее, как все было на самом деле, не станет выслушивать ее объяснения. Наверное, думал Арчер, глядя на стройную, модно одетую женщину, стоявшую в пяти футах от него, сама Френсис этого не помнит или убедила себя, что не имела к этой конференции никакого отношения.
— Я видела фотокопию и этого чека. — Внезапно Френсис рассмеялась, нервно, пронзительно. И этот смех только подчеркнул опасность, исходящую от Френсис. Если женщина может смеяться в такую минуту, подумал Арчер, значит, она полностью потеряла связь с реальностью. — А за день до того, как мистер Покорны, который писал музыку для программы мистера Арчера, должен был предстать перед комиссией Иммиграционной службы, чтобы ответить на обвинения, связанные с дачей ложных показаний при въезде в нашу страну из Мексики, мистер Арчер самолично отвел мистера Покорны в банк, снял двести долларов со своего счета и отдал мистеру Покорны. Я видела нотариально заверенные показания кассира банка.
Арчер закрыл глаза. Не мог он больше смотреть на эту торжествующую, дорого и со вкусом одетую красотку, стоявшую на сцене. А он-то думал, что слежка ограничивается лишь прослушиванием телефона.
— Мистер Покорны, если кто этого не знает, был членом Австрийской коммунистической партии, а здесь развелся со своей первой женой и женился на активистке Американской коммунистической партии. Правительство намеревалось депортировать его как нежелательного иностранца, и если кто-нибудь желает ознакомиться с доказательствами, я готова их предоставить.
Бедный Покорны, думал Арчер, наверное, он ворочается сейчас в своей могиле. Его будут помнить не за прекрасную музыку, а за конфликт с Иммиграционной службой и женитьбу на коммунистке.
— Разве вам не кажется странным, — в голосе Френсис зазвучали зловещие нотки, — что мистер Арчер, который с этой самой трибуны громогласно заявил вам, что он против коммунистов, бескорыстно снабжал деньгами дам и господ с левыми, вернее, крайне левыми взглядами?
Арчер открыл глаза, чувствуя, что начинает потеть. «Красный Крест, — думал он, — Благотворительный фонд города, Национальная городская лига, [72] следует ли мне сказать, что я посылал чеки и в эти организации? И будет ли кто-нибудь слушать?»
72
Национальная городская лига — внепартийная общественная организация, основанная в 1910 г. Основной целью ставит борьбу против дискриминации негров и этнических меньшинств на территории США, улучшение их социально-экономического положения.
— Более того, — Френсис оторвалась от кафедры и шагнула к краю сцены, словно героиня пьесы, готовящаяся произнести ключевой монолог, — для того чтобы сохранить своим друзьям работу в его программе, мистер Арчер не счел за труд съездить в Филадельфию и поручиться перед спонсором программы, что мистер Виктор Эррес, которого он знает пятнадцать лет, не коммунист. Благородный поступок мистера Арчера привел к желаемому результату. До сего дня мистер Эррес не пропустил ни одной передачи. К сожалению, гарантии мистера Арчера не стоят ни цента. Я это знаю, как и еще восемь или девять человек, сидящих в этом зале. Нам известно это по очень простой причине: Вик Эррес и есть секретарь коммунистической ячейки, в которой мы все состоим. — Вновь нервный смешок. — Тем из нас, кто знаком с этими двумя господами, известно, что общение друг с другом доставляет им огромное наслаждение, а потому видятся они практически ежедневно. И я не собираюсь оценивать, сколь велика или ничтожно мала вероятность того, что взрослый интеллигентный человек, в свое время преподававший историю в колледже, не смог разобраться в политических взглядах своего лучшего друга, с которым не расставался ни на день на протяжении последних пятнадцати лет.