Растяпа. Камо грядеши

Агарков Анатолий

Тем не менее, в ванную постучали:

– У вас все хорошо?

Пушнинкова, которая теперь Иванова, быстро все сообразила – обняла Ляльку, усадила за стол, принялась потчевать:

– Успокойся – вы не все еще растеряли.

Стуча зубами о край стакана, Лялька сказала:

– Я бы предпочла, чтобы выбор оставался за мной.

Наверное, не для моих ушей. Но я присутствовал, и молчать было унизительно:

– Понятно тогда, почему ты замуж пошла. Чтобы обеспечить свободу выбора – под родительской опекой

не разгуляешься.

– Ты о чем? – жена удивленно вздернула бровь.

– Все о том же.

– Вот знать бы, кто и когда посеял зерна сомнения в души ваши! – воскликнула бывшая свидетельница нашей свадьбы.

– Подробности любопытны? – я, кажется, начал хамить.

Сергей налил в рюмки, поднял свою и сам поднялся:

– Не могли бы вы поспорить где-нибудь в другом месте и в другое время?

Дамы не обратили на него ни малейшего внимания.

– Есть идея получше, – поднялся я. – Пойдем на балкон: пусть душу отводят.

– Это верно! – друг мой прихватил со стола бутылку.

Неожиданно Лялька схватила мою ладонь и прижалась к ней лбом – из груди ее вырвался всхлип, напоминающий мяуканье котенка.

– Прости меня! Я веду себя идиотски.

– Вот тут никто спорить не станет.

Тем не менее, когда, попрощавшись с Ивановыми, сели в такси, спросил жену:

– Ты куда сейчас?

Она наклонилась к водителю:

– ЧПИ, ДПА….

Возле общаги студенческой вышла, помахала рукой:

– Спасибо за приятный день! Уверена, ночью тебе меня будет не хватать.

– Вряд ли, – вздохнул и пожал плечами. – Мне сейчас на работу.

И направил такси к проходной.

Следовало бы заскочить домой, переодеться, собрать тормозок – время позволяло. Но, покурив и подумав, вошел в проходную.

Цех, как говорит Иванов, торчал!

Впервые за время моей работы здесь ничто не звенело, не скрежетало, не визжало, не трещало и даже не выло. Где-то женщины пели тихо. Не хватало расстеленных для пикника одеял и вкруг веселящихся людей. И разговоров. Мне так хотелось услышать ответы на свои вопросы.

– Эй, мастер!

Я вздрогнул и обернулся.

Слесарь-сборщик Куликов, «хлюзд, отхаренный в туза», обольститель моей жены стоял за спиной. У нас была причина ненавидеть друг друга – повисло тягостное молчание. Потом он сказал:

– Бардак на киче. Переходи на нашу сторону – в авторитете будешь.

Мне показалось, что я ослышался.

– Ты всерьез?

– Всерьез, – Куликов вытер пот со лба рукавом футболки.

Меня осенило: вот почему в цехе тишина – бригады бастуют.

– В будке народ, – подсказал Куликов.

В конечном итоге все сводится к одному: стадный инстинкт непреодолим, он дремлет в каждом человеке, готовый вспыхнуть в любую секунду. И не имеет значения, по какому поводу толпа всколыхнулась – инстинкт есть инстинкт. Но я был мастером и знал, что

должен делать на производстве в любой ситуации: главное для меня – это безопасность людей. Поэтому вошел в будку мастеров, куда набилась большая толпа, и закрыл за собой дверь. Вошел и руки скрестил на груди, надеясь, что выгляжу так же круто, как мне это кажется. Но….

Под ногами был твердый пол, но, казалось, качается палубой – так много мата и брани из многих глоток да сразу, услышал я первый раз. Что за люди передо мной? Может, кто-то кого-то ножом убил в пьяной драке, жену забил до смерти дома или избу спалил с живыми людьми – им теперь сам черт не страшен, потому что терять уже нечего. Как говорится: ужас, мама – куда я попал? Но….

Но я выстоял, вытерпел, откашлялся, нервно сглотнул и готов был вести диалог.

Они продолжали орать и махать руками, но никто не решался смотреть мне в глаза.

Наконец, дали возможность вымолвить слово.

– Как вы думаете – чем это кончится?

– Как говорится, никак не думаем, – ответил Костя Кузьмук.

И бригадир Григорий покачал головой:

– Понятия не имеем.

– Так зачем же народ подставляете?

Кто-то крикнул:

– Мы требуем сюда представителей администрации завода, профкома и парткома!

– Кого-то послали за ними?

Бунтари переглянулись.

– Мы сказали начальнику цеха.

– А тот? – пытал я.

– Поди узнай….

– Пойду и узнаю, – решился я.

– Тогда тебе лучше поспешить: в конторе сейчас директор, – сказал за моей спиной Куликов. «Хлюзд, отхаренный в туза» – должно быть, филер у бунта.

На моих глазах черная «Волга» отъехала от двухэтажной конторы цеха.

Собрался с духом и постучал в дверь начальника – потом открыл и вошел.

Ник. Ник. Чугунов сидел за своим столом и тупо смотрел перед собой. Если бы я вошел в кабинет десятью минутами раньше, то застал на его месте генерального директора и героя соцтруда Самарина Михаила Тимофеича – его мат и ругань, а еще знаменитый удар кулаком по столу, от которого на толстенном канцелярском стекле трещины разбежались. Теперь наш начальник, его заместители и прочие инженерно-технические работники цеха душевно переживали высокий визит.

Не дождавшись «добра» на свое «разрешите?», вошел и пристроился на свободный стул. Гена Шабуров кивнул на меня:

– А вот и зачинщик.

– Знаешь, что творится у вас на участке? – поднял на меня взгляд Чугунов.

– Знаю, – ответил, глядя ему прямо в глаза, – но это вина не моя.

Крюков Валера сидел и грыз ноготь, таращась на пол у себя под ногами, совершенно не обращая внимания на мой настойчивый взгляд.

Повисло неловкое молчание.

Николай Николаевич шумно вздохнул – орать после директора очень непросто. Поэтому он сказал холодно и негромко: