Расул Гамзатов
Шрифт:
Это была первая поэма Расула Гамзатова, в которой он по-настоящему прикоснулся к этому поэтическому жанру. Как обычно бывает в таких случаях, поэма не лишена некоторых огрехов, несколько схематична, зато в ней кипели чувства, она была исполнена болью и сопереживанием юными героями.
Гамзатов мечтал показать её мастеру, мнение которого было для него особенно важно. Но Капиева к тому времени уже не было в живых. Он скончался в госпитале Пятигорска, после тяжёлой операции.
Гамзат посвятил Эффенди Капиеву стихотворение:
ПростиНаставника рядом не было, но совет Капиева Расул Гамзатов помнил: ему нужно учиться.
ЛИТИНСТИТУТ
35
Перевод Я. Хелемского.
Летом 1945 года Расул Гамзатов отправился в Москву поступать в Литературный институт.
В душе он считал себя уже состоявшимся поэтом, членский билет Союза писателей вроде бы тоже это подтверждал. Да и сомнения одолевали — чему его там научат, чему не может научить отец — Гамзат Цадаса?
Москва Гамзатова ошеломила. Он гулял по её широким проспектам, ещё не избавившимся от примет войны и напоминавшим то, о чём писал Цадаса после первого приезда в столицу.
Приёмная комиссия Литературного института походила на мобилизационный и демобилизационный пункт одновременно: среди абитуриентов были юноши и девушки, явно не нюхавшие пороха, и были ветераны — кто на костылях, кто с тростью, кто с другими ранами, не видными под одеждой. У многих были боевые ордена и медали.
«Собственно говоря, в институт поступать мне не хотелось, — вспоминал Расул Гамзатов, — я просто мечтал повидать Москву, а потом вернуться домой. Но директор института Фёдор Васильевич Гладков, хотя и видел, что я плохо владею русским языком, а написанный мною диктант стал таким пёстрым от карандашных поправок, что казалось, будто на нём дрались воробьи, всё же написал мою фамилию среди принятых».
Поначалу Расул жил у друзей отца, а после поступления поселился в общежитии Литературного института, располагавшемся в том же здании, в подвале.
После первых занятий Гамзатов начал понимать, сколькому ему предстоит научиться.
«Я не знал в ту пору самого элементарного: кто такие чукчи, евреи, кто такие русские, — признавался Расул Гамзатов в беседе с журналистом и писателем Феликсом Медведевым. — Я просто об этом не думал. В Большом театре Уланову в первый раз увидел — открытие. Тарасову во МХАТе — открытие. Пастернака встретил — открытие. Эренбурга услышал — открытие».
Открытием для Гамзатова стал и сам Литинститут с его замечательной биографией.
Дом Герцена, где некогда родился сам классик, располагался на Тверском бульваре. В этом красивом особняке, обнесённом красивой оградой и не раз описанном в литературе, в XIX веке собиралась литературная богема. Гоголь, Чаадаев, Белинский — их дух всё ещё витал в доме, как и тени Блока, Маяковского, Есенина — всех не перечесть.
Максим Горький, чьё имя теперь носит Литературный институт, стал его основателем. Вернее, он был преобразован из Брюсовского института,
Во дворе усадьбы стоит памятник Александру Герцену, держащему в руке гранки вольнолюбивой газеты
«Колокол», обличавшей из Лондона самодержавную тиранию. Его поставили в начале 1950-х, однако вечный вопрос Герцена «кто виноват?» оставался актуальным во все времена.
ПАЛЬТО
Учёба началась с неприятного происшествия.
«Помню первый день учёбы в Литературном институте в Москве, — писал Расул Гамзатов. — Только мы начали учиться, а у меня день рождения. Конечно, меня не поздравляли, потому что никто ещё не знал, что я в этот день родился. У меня были отложены деньги на покупку пальто, мне их дал отец.
“Давай-ка, бедный Расул, — сказал я, — сделаем в день рождения подарок самому себе — купим пальто”. Взял я деньги и пошёл на Тишинский рынок.
В те первые послевоенные годы что за рынки были в Москве! Свои законы, свои спекулянты, свои милиционеры. Наверно, там можно было купить всё, за исключением разве осла или ослицы.
Больше всего Тишинский рынок походил на растревоженный муравейник. Целый час я толкался среди людей, трясущих перед самым моим носом разным барахлом: костюмами, сапогами, кителями, шинелями, фуражками, платьями, кофтами, туфлями, костылями.
В то время мне хотелось походить на министра. Среди толчеи я искал такое пальто, чтобы как надеть — так сразу и сделаться министром. Наконец я увидел нечто подходящее, перекинутое через плечо одного спекулянта. Вдобавок ко всему была ещё и фуражка — под цвет пальто, из того же материала.
Начал я, конечно, с фуражки. Примерил, посмотрелся в зеркало — настоящий министр. Давай торговаться. Пока я громко и внятно называл маленькую цену, продавец будто меня не слышал. Когда же я тихонько, шёпотом назвал ему настоящую цену, он услышал. Ударили по рукам. Чтобы удобнее было считать все мои трёшки и пятёрки, я отдал пальто спекулянту подержать. Насчитал две тысячи двести пятьдесят рублей. Вручил деньги. Торжественно, с видом министра, пришёл в общежитие. И только тогда вспомнил, что пальто осталось в руках у спекулянта. За две тысячи двести пятьдесят рублей купил я одну фуражку.
Итак, мечтая походить на министра, я остался без пальто и без денег».
Пришлось ходить в том же, в чём приехал в Москву — в шинели. Тогда многие ходили в шинелях, оставшихся после войны.
О небогатой студенческой жизни Расул Гамзатов вспоминал часто, считая её лучшей порой в своей судьбе.
Мы цифрами не утруждали память И не копили денег про запас. Порой сберкассой мы бывали сами Для тех, кто мог ссудить десяткой нас... Как ни скромна стипендия, а всё же Мы были завсегдатаи премьер, Хотя в последний ярус, а не в ложи Ходили, на студенческий манер [36] .36
Перевод Н. Гребнева.