Ратибор Новгородец [= Богатырская застава]

Нуждаев Александр

— Да ни в жисть такому не бывать, — разозлился Пленкович, — чтобы жид русича драться учил!

— А где же это видано, чтобы умный молодой человек вот так сразу говорил, не подумав и не проверив? Ведь может же так оказаться, что и я тебя научить могу…

— Что? — взревел Чурила, выпячивая широкую грудь. — Да я тебя… одной левой!

Леший ухмыльнулся, припомнив силу невзрачного жида в драке. Остальные с ней еще не сталкивались, а ростом Митяй был на голову ниже Пленковича, поэтому с интересом приготовились смотреть, как парень согласно обещанию одной левой уложит нахального чужеземца.

— А почему бы и не попробовать? — широко улыбнулся Молния.

Будущие кметы расчистили

круг. Ратибору все это живо напомнило его собственное принятие в дружину — снова круг, снова в круге ученик против наставника. Только ученик был другой, и учителя он вызвал сам, и дрались без оружия.

Чурила, так же как и Леший когда-то, широко размахнулся с намерением врезать слева в челюсть. Митяй плавно, но очень быстро развернулся на носке, поймал бьющую руку за кулак и провел дальше в том же направлении. Боярский сын рухнул, как срубленное дерево, но тут же вскочил и полез в ближний бой, желая, судя по всему, задавить противника в медвежьих объятиях. Но и это ему не удалось — Молния, в очередной раз оправдывая свое прозвище, отскочил, а затем его кулак по короткой дуге врезался в подбородок Чурилы, а нога в то же самое время подсекла противника под коленки — Леший только теперь понял, как дядька поверг его наземь неделю назад. Парень снова упал, и на сей раз надолго. Остальные некоторое время молчали, переваривая увиденное. Потом Пленкович зашевелился, с трудом поднялся, потирая челюсть, пошатал пальцем зубы, проверяя, все ли на месте. Затем повернулся к Митяю, как-то по-новому на него посмотрел и спросил:

— А как это ты меня?

Митяй снова засверкал зубами:

— Вот! Теперь он таки понял, что даже у старого еврея есть чему поучиться! Еще у вас есть вопросы?

Еще вопросов ни у кого не оказалось, за исключением одного, который вертелся на языке у всех: когда же и нас так же научат?

— Киев не сразу строился, — хором ответили оба наставника.

Лешему не привыкать было к тренировкам. И дома он, бывало, упражнялся до седьмого пота. Разумеется, курс молодого бойца, пройденный им в Киеве, несколько поменял его понятия о настоящей тренировке. Но то, чему организм Ратибора подвергся в городке, выходило за всякие рамки.

Первый же день начался с того, что Хельги, бодрый и свежий, как всегда, вошел в длинный дом еще затемно и заревел, приставив ко рту широченные ладони:

— Подъем, богатыри!

«Богатыри» повскакивали с кроватей и потянулись было к одежде.

— Куда? — снова заревел Лодыжка. — С утра тренироваться только в подштанниках. И босиком!

Накануне подморозило, да еще и снег выпал довольно глубокий. Выбежав из дома полуголыми, ученики тут же принялись плясать: промерзшая земля немилосердно обжигала ноги. Но тут наставник (кстати, в сапогах и полушубке) тоже вышел во двор, и началась утренняя разминка. К ее концу от бегающих юношей валил густой пар, а устали они так, что на еду сначала смотреть не могли, а, немного отдохнув, съели все без остатка и попросили бы добавки, да знали — не дадут.

Однако изнурительная «утренняя зарядка» не шла ни в какое сравнение с тем, что Хельги устроил своим подопечным перед обедом, «для улучшения аппетита», как он сам выразился.

Лодыжка выжимал из учеников все соки, заставляя сначала часами махать в воздухе палкой (весившей раза в два больше самого тяжелого меча), потом рубить стоячие бревна и упражняться с деревянным болваном. Болван крутился на стояке и держал в одной руке щит, в другой — увесистый мешочек на веревке. Требовалось, ударив мечом в щит, тут же защититься от кистеня, который в противном случае ощутимо бил по спине или затылку. Тех же немногих,

кто возмущался чрезмерной нагрузкой, Хельги заставлял делать и вовсе бессмысленные вещи — например, прямо посреди двора упасть, а потом отжиматься от земли на руках, пока не посинеешь. Пару раз так проделав, Леший понял, наконец, что наставник в свободное время и наставник на учениях — два разных человека, и если первый ему друг, то со вторым лучше не спорить.

Настоящему бою на мечах стали учить только на второй месяц, когда все ученики изрядно поднаторели махать железкой по воздуху и болвану. Тогда-то Леший и понял, что это такое, когда по голому телу бьют мечом, пусть даже завернутым в тряпки. Потом частью снова привык, а до тех частей, которые не смогли привыкнуть, старался оружие противника не допускать.

А потом Митяй начал тиранить учеников своими методами. Как он сам не раз выражался, «если человек не чувствует прием на своей собственной шкуре, он его и на другом человеке никогда не сделает как надо.» Руководствуясь этим принципом, он раз за разом швырял учеников на землю хитрым броском или попросту сбивал коротким, но мощным тычком кулака. И действительно — на своей шкуре приемы усваивались легко и быстро.

Здесь Лешему стало несколько легче. На костяшках его кулаков еще дома наросли твердые мозоли, и кожаный мешок он молотил без последствий, в отличие от некоторых других, которые поначалу сбивали кулаки до крови.

Вообще же среди остальных купеческий сын не особенно выделялся. Это на родной улице он был первым, а здесь, в городке, когда вокруг были сплошь первые парни на своих улицах, Ратибор уже не казался могучим и непобедимым. Тот же Чурила, к примеру, нередко повергал новгородца наземь, ибо, уступая ему в силе, превосходил в скорости и вдобавок, быстрее учился новому.

Как только на реке исчезли последние льдины, наставники немедленно принялись натаскивать учеников биться на кораблях. В их распоряжении были две старые ладьи, спешно спущенные на воду. Всех юношей разделили на два отряда, один возглавил Хельги, другой — Митяй, и пошла потеха. Парни рубились тупыми мечами и секирами, так что звон стоял до самого Киева, раз за разом сталкивали друг друга в воду, выплывали и снова лезли на борт…

А летом завел себе Ратибор нового друга. Случилось это так…

Каждую неделю Митяй Молния категорически отказывался тренировать учеников и целый день валялся на кровати в своей комнате или занимался совершенно непонятными вещами — например, накрывал голову вышитым платком и подолгу так стоял. Называл он такие дни «субботами». Хельги по этому поводу всегда страшно ругался, говоря, что у Митяя семь суббот на неделе, но тем не менее тоже ничего не делал. Так что дружинники были предоставлены самим себе, шли в Киев и гуляли там, где хотели.

Леший обычно гулял либо по оружейному ряду (очень любил глядеть на оружие, прикидывать его по руке… и по карману), либо по ярмарке, где торговали разными безделушками и всегда хватало красивых девок. Правда, после той памятной истории в Новгороде Ратибор был в сердечных делах очень осторожен… но осторожность осторожностью, а за погляд ведь денег не берут!

Вскоре он заметил, что там же часто прохаживается какой-то парень, ненамного старше самого Ратибора и явно воин, но не из младшей дружины, а больше похожий на богатыря. Еще через день Леший вспомнил, что видел его на княжеском пиру. Тогда же новгородец решил подойти и познакомиться.

— Гой еси, — вежливо сказал он однажды, чуть не столкнувшись с тем юношей в тесном проходе.

— И ты, — кивнул тот. — Что надо-то?

— Ты не из старшей дружины ли будешь?

— А ты с чего взял? — прищурился парень.