Ратибор Новгородец [= Богатырская застава]

Нуждаев Александр

— Слово? — взвился Мал. — Вы оскорбили меня не словом, а делом! — Сопровождавшие его воины дружно зажали рты ладонями, но фырканье вырывалось наружу, так что князь вынужден был повернуться и прожечь их яростным взглядом, прежде чем продолжить. — Но, если вы искренне раскаетесь в содеянном и вернете отнятое добро в качестве виры, то я вас прощу и отпущу с миром.

Хельги покачал головой.

— Дани мы тебе не вернем, она наша по закону. А что касается оскорбления, то не взыщи, княже, но ты сам напросился. Кабы не принялся ты махать чем попало, то и нашему богатырю не пришлось бы…

Не дослушав,

Мал резко повернул коня и направился к лесу. Перед тем, как скрыться за деревьями, он обернулся и крикнул:

— Когда ваши пустые головы будут торчать на шестах вокруг моего терема, а сами вы встретитесь с прадедами у Ящера, вот тогда и станет ясно, кому чем можно махать!

Вечером того же дня Ратибор, Рагдай и Попович пришли в воеводское дупло. С ними шел Подосён, с которого по привычке глаз не спускали, хотя уже начали ему доверять.

— Надо бы вылазку сделать, — сказал Рагдай. — Человек пять-шесть, не больше. Пошуметь немного, а если удастся — князя захватить. Тогда, небось, по-иному заговорят.

— Я заговор знаю, как глаза отводить, — сказал Подосён. — Учитель мой прежний много по лесу бродил, ему этот заговор не раз помогал, скажет — и ни человек, ни зверь не увидят. Зверь, правда, почуять может, он глазам меньше носа доверяет, но от людей — дело верное. И меня первым делом ему научил.

— Покажи, — потребовал Хельги.

Подосён молча зашевелил губами, сделал какой-то жест… и пропал. Ратибор невольно вздрогнул и оглядел всю комнату, ища парня. Он примерно знал, где тот мог находиться, но именно на это место его глаза отказывались смотреть, а разум упорно твердил: «Здесь пусто, зачем смотреть на пустое место?» Минуты через две Подосён возник там же, где и исчез, и смущенно улыбнулся.

— А что же ты тогда нам глаза-то не отвел, когда в кустах сидел? — насмешливо спросил Митяй.

— Я отвел, — возмутился Подосён, — потому меня никто из ваших не заметил. А его, — он кивнул на Ратибора, — тогда не было же, он смотреть ходил, я его и не заговорил. Как он меня схватил, так я испугался, заговор тогда и рухнул. Мне старый волхв всегда так говорил: страх — ведовству помеха.

— Ну ладно, — не отставал Митяй. — Если бы дело было летом, я бы не сомневался. А сейчас зима. На снегу следы остаются. По ним-то вас любой дурень увидит!

— А мы стороной пойдем, — сказал Рагдай, которому, как видно, не терпелось повоевать еще.

— Хватит разговоров, — оборвал Хельги. — По мне, вылазка — дело верное. С кем думаете идти?

— Ну, — Леший принялся загибать пальцы, — мы вчетвером, еще Окуня возьмем, он вроде парень толковый, доверять можно. А больше никак нельзя, Подосён не сдюжит на всех глаза отводить.

— Все верно, — сказал Митяй, — только вот еще что. Окунь пусть здесь остается, а с вами пойду я. Есть еще стрелы в колчанах, а?

Глава шестая

Лазутчики выбрались за тын, когда окончательно стемнело. Вокруг поселка горели костры, но даже по теням никто бы не определил, где находятся пятеро, прикрытые заговором лучше всякой маскировки. Однако все шли как можно осторожнее, стараясь поменьше скрипеть снегом — глаза глазами, а уши отводить Подосён еще не умел.

Впереди крался Митяй, умевший, когда

надо, ходить бесшумно по чему угодно — хоть по снегу, хоть по болоту, хоть по скрипучим доскам. За ним Ратибор и Попович, а между ними Подосён — на всякий случай лучше его не выпускать. Сзади шел Рагдай, то и дело оглядывавшийся — тоже на всякий случай. Но пока все было спокойно. Часовой, которому по всем законам полагалось хоть что-нибудь увидеть на фоне деревьев, даже не почесался, а продолжал спокойно ходить взад-вперед.

Кольцо осады было сомкнуто надежно. Между кострами промежутки составляли не больше двадцати шагов, и по всему этому пространству то и дело проходили воины. Любой человек, попытавшийся выбраться из поселка с донесением или наоборот, пробраться туда с известием, был бы немедленно перехвачен.

Рагдай дотронулся до плеча Ратибора, а когда тот обернулся, одними губами произнес:

— Часовых надо все же снять. Следы.

Леший покрутил головой и обнаружил, что соящий шагах в пяти древлянин с нехорошим интересом смотрит на его ноги. Похоже, его весьма занимали возникающие из ниоткуда следы. Еще немного — и он поднимет тревогу.

Ратибор тем же способом передал сообщение Митяю. Наставник все понял сразу, мгновенно рванулся вперед… и спустя миг древляне могли бы любоваться тем, как их часовой бдит, прислонившись к дереву. Молния всегда понимал толк в сокрытии, и труп стоял весьма естественно.

За деревьями, в глубине леса, было расчищено место, и посередине стоял шатер князя. Его сразу можно было распознать — самый высокий и богато украшенный.

— Ну что, начнем? — спросил сзади Попович, снимая с пояса самострел и натягивая его.

— Начнем, пожалуй, — громко ответил Митяй, не обращая внимания на всполошившихся охранников, и, не теряя времени даром, от души врезал ближайшему в подбородок. Древлянин рухнул, не успев даже крикнуть.

Попович аккуратно прицелился и всадил самострельный болт в середину лба другого охранника. Теперь тревога началась по всему лагерю, но лазутчиков это мало беспокоило. Все пятеро ворвались в княжеский шатер.

Мал как раз ужинал. Перед ним на столике стояла миска с чем-то весьма аппетитно пахнущим. Леший невольно потянул воздух и сглотнул слюну: гостей Мал кормил похуже.

Рядом с князем полулежал на подушках седоватый человек с длинной бородой. При виде самостоятельно откинувшегося полога он недоуменно поднял брови, но быстро опомнился и сложил из пальцев какую-то диковинную фигуру, напоминавшую усложненную дулю.

Подосён отчетливо скрипнул зубами. Ратибор бросил взгляд на него и поразился: парнишка был напряжен, словно пытался поднять на себе небесный свод. Митяй, все понявший раньше всех, рванулся было вперед, но опоздал.

То, что заговор слетел, словно шелуха с луковицы, они поняли по тому, как перекосилось лицо Мала, только теперь осознавшего, что происходит. В следующее мгновение Молния обрушил меч на голову седоватого человека — судя по всему, княжеского волхва. Тот откинулся назад, и лезвие, вместо того, чтобы разрубить ему череп пополам, глубоко врезалось в грудь. Мал неприлично взвизгнул, но спустя миг пришел в себя и выхватил из-под подушки, на которой сидел, тускло блеснувший клинок, по которому шли странные разводы.