Равная солнцу
Шрифт:
В моей голове словно поселился пчелиный рой.
— Всю мою жизнь меня учили быть верным трону. После того как был убит мой отец, я решил стать безупречным примером.
— Тебе это удалось.
— Благодарю. А теперь я должен отбросить все заповеди и взбунтоваться?
— Иногда другого выбора нет.
— Я не могу сейчас ответить: мне надо подумать.
— Понимаю, — сказала она, — и уважаю твою нужду в раздумье. Возвращайся, как примешь решение.
Когда я уходил, то оглянулся — и был потрясен красотой всей картины. Сидя на подушке, в красном платье,
Просьба Пери лишила меня покоя, а добавило беспокойства незнание о судьбе Махмуда. До сих пор от него не было ни письма, ни вестей. Была надежда, что Хадидже расскажет мне о намерениях шаха и о том, утих ли его смертоносный гнев. Я отправился к ее покоям и попросил встречи с нею, сказав, что принес новости от царевны. Дальше объяснять было незачем, потому что дворец и так был полон посетителей: женщины шли одна к другой утешить скорбящих.
Когда я вошел и был допущен, я изумился, увидев Хадидже в черном, черный шелковый платок покрывал ее волосы, отчего ее тамариндовая кожа казалась бледнее.
— Мои соболезнования, — сказал я, когда мы сели на подушки друг против друга.
— Спасибо. И мои тебе…
Я не был в родстве ни с кем из убитых, но оделся в соответствии с положением дел во дворце.
— Я зашел поговорить с вами о частном деле, касающемся моей повелительницы, — сказал я.
Хадидже повернулась к Насрин и попросила горячего кофе для меня.
Та ушла, и Хадидже тут же сказала:
— Ты выглядишь, словно наткнулся на мертвого.
— Я и чувствую себя так же, — ответил я. — Шестеро сыновей шаха убиты, а Гаухар словно сошла с ума. Она больна от горя, и я не уверен, что у нее хватит сил жить. Ужасно видеть это.
— Да изольет Бог на нас свою милость! — отозвалась Хадидже, и слеза скатилась по ее щеке.
Я не смог удержаться. Вскочив с подушки, схватил ее руку, страстно желая обнять и соединить тепло наших тел.
— Говорил он что-нибудь о том, когда прекратится резня? Я боюсь за Махмуда!
Хадидже была так потрясена, что я мгновенно пожалел о сказанном. Она оглянулась на дверь, и я быстро убрал свою руку и снова сел в дальнем углу комнаты.
— Бедный Джавахир, так у тебя есть причины страшиться, — тихо сказала она, и глаза ее были колодцами горя.
— Знаю, знаю, — ответил я. — Почему вы так печальны?
— Я тоже понесла тяжкую утрату.
— Но вы же не в родстве ни с кем из царевичей, разве что в браке?
— Верно, — сказала она. — Так и скорблю я не по ним. Этим утром я узнала, что мой брат
— Хадидже, милая, что случилось?
Она обхватила себя руками:
— Пытался кого-то защитить, как всегда. Как меня, когда мы были маленькими.
Глаза ее переполнились слезами, и скоро они заблестели на ее скулах.
— Когда я потеряла родителей, мне казалось, это все, что может потерять женщина. Но это новое горе, пронзившее мое сердце, не уйдет, сколько бы мне ни осталось жить.
— Как бы мне хотелось обнять тебя и утешить!
— Ш-ш-ш! — предостерегла она и оглянулась, будто услышала что-то.
Тут же вошла Насрин-хатун с кофе, двигаясь так бесшумно, что я подумал, не пыталась ли она подслушивать. Я тут же сменил предмет разговора:
— Достойная царевна хотела бы узнать, нет ли у вас особого снадобья, которое поможет Гаухар избыть худшую часть ее горя.
— Составлю, — сказала Хадидже. — В эти дни у меня много просьб о таких снадобьях, и мне оно тоже понадобится. Насрин-хатун, пожалуйста, собери еще тех трав, которые я тебе показывала, и принеси для нашего гостя.
Насрин-хатун поставила поднос и ушла исполнить ее просьбу. Теперь я понимал, отчего Хадидже так спокойна. Снадобья ее были так сильны, что унимали всякую боль.
— Джавахир… — начала было Хадидже, но я перебил ее:
— Как мы можем его остановить?
Ее рот искривило отвращение.
— Я только надеюсь, что он не пришлет за мной. Как я смогу лежать под ним, зная, что случилось с моим братом?
Я не понял:
— Что общего между шахом и смертью твоего брата?
Хадидже вздохнула:
— Джавахир, мне больно оттого, что ты должен узнать правду. Мой брат умер, защищая Махмуда.
Словно железный кулак стиснул мое сердце.
— Да будет он всегда невредим! — сказал я, но в моих словах звучал гнев.
Она поглядела на меня с таким сочувствием, что мой гнев смутил меня.
— Если ты не хочешь узнать, что случилось, я не скажу.
Выбора не было — я попросил.
— Брат был с Махмудом в охотничьем лагере. Люди шаха выследили их по дыму костра и напали. Друг моего брата, который был с ними, бежал и уцелел. Он написал, что Махмуда задушили, а брата убили кинжалом. Тела отвезли в дом Махмуда приготовить к погребению. Несколько часов спустя Махмуд вдруг застонал и очнулся. Шея его была жестоко изувечена, но он был жив.
Ярость отхлынула, и я вдохнул сладкий воздух жизни, наверное, совсем как Махмуд. Впервые за все эти дни воздух так легко проникал в мою гортань и дальше в легкие.
— Прости, я не хотел так гневаться, — сказал я. — Мне непосильна сама мысль потерять его.
Думаю, я даже улыбался, пока не осознал, что прелестное личико Хадидже искажено горем.
— Хотела бы я не рассказывать конец этой истории, — продолжала она. — Убийцы спросили своего старшего, что им делать с Махмудом, и он приказал им отнять у того жизнь. На этот раз им удалось.
Я вскочил на ноги и пнул поднос с кофе, словно мяч в игре. Стаканы разлетелись вдребезги, и кофе испятнал весь синий шелковый ковер, собственность шаха.