Равная солнцу
Шрифт:
Мирза Салман был исключением. Он явился к ней и попросил разрешения принести дань уважения Мохаммаду, утверждая, что считает важным объяснить происшествие у казначейства, равно как и ее решение послать воинов оградить страну от оттоманского вторжения.
Мы с Пери слушали его по нашу сторону занавеса.
— Царевна, я хочу, чтобы ваша первая встреча с шахом прошла как можно глаже. Я добьюсь того, чтобы злые языки не сеяли злых семян между вами и вашим братом. Вы попросили доказать мою верность вам. Я сделаю
— Но что за спешка?
— Я человек осторожный. Когда шах появится, он будет окружен толпой посетителей и на него будет трудно произвести впечатление. Я намерен рассказать ему обо всех ваших успехах, начав с того, как вы помогли Исмаилу получить власть, и закончить вашими усилиями сохранить дворец в порядке до прибытия Мохаммада. Я думаю, что смогу убедить его, что вы ему очень нужны.
— И это все, что вы намерены сделать?
— Нет, — сказал он. — Само собой, я хочу остаться великим визирем. Если он согласится, я буду верно служить и вам и ему.
Пери шепнула мне:
— По крайней мере, он признается в своих желаниях.
Шамхал изводил мирзу Салмана, где бы его ни встречал.
Он мог вытянуть свой кинжал, попробовать острие пальцем или мрачно рассказывать, сколько врагов оставил на поле битвы поживой стервятникам. Он продолжал угрожать мирзе Салману как бы в отместку за то, что его собственное положение во дворце теперь ниже, чем у великого визиря. Мирза Салман, как мне кажется, рвался уехать еще и потому, что боялся угроз. Но я сомневался, стоит ли разрешать, хотя не мог понять из-за чего.
— Мирза Салман, я даю вам соизволение отбыть на двух условиях. Вы не разглашаете свое отбытие, и вы немедленно пишете мне после встречи с братом, как он относится к моим трудам. Вы получаете разрешение потому, что я вам доверяю.
— Благодарю вас, достойная принцесса. Ваша вера — честь для меня.
— Что вы намерены сказать о казначействе?
— Что в сердце у вас были прежде всего интересы страны.
Когда я проводил его к дверям, беглая улыбка скользнула по его лицу. Он выглядел человеком, получившим что-то очень нужное.
Пери и Шамхал снова сблизились, совещались ежедневно, хотя часто не соглашались. Несмотря на свою роль в отъезде мирзы Салмана, Шамхал считал, что Пери сделала жестокую ошибку, разрешив великому визирю ехать в Кум. В одну из встреч, когда они сидели рядом в дальней комнате, Шамхал утверждал, что мирза Салман получил полную свободу говорить о ней Мохаммаду что угодно.
— Добиваться своей цели — среди его лучших умений. Посмотри, как он избавился от мирзы Шокролло.
— Дядя, у тебя есть доказательства его неверности?
Шамхал смешался, глаза его забегали.
— Почему не подождать, пока не приедет шах, и не объяснить ему свои решения самой? Никто не сможет сделать это лучше.
Пери поразмыслила
— Я не возражаю, чтоб мирза Салман продвигал себя. Если он убедит нового шаха оставить его великим визирем, это послужит и моим интересам. Мы втроем будет отличным правительством. Мирза Салман и я задумываем, а шах говорит вельможам, что делать.
— Ты ведь не знаешь его так, как я, с того времени, когда мы служили Исмаилу вместе.
— Что именно ты знаешь?
— Он не заслуживает доверия.
— И чем это подтверждается?
— Его поведением. Я видел, он льстил придворному как лучший друг, а на следующий день подстраивал его падение. Во имя Бога, дитя, почему ты не веришь моим словам? — Шамхал казался разгневанным.
Царевна холодно взглянула на него.
— Думаю, что мне пока стоит следовать своим собственным советам, — ответила она.
Громадный мужчина съежился под ее взглядом — царский фарр был слишком могуч, чтобы противостоять ему. Но я решил навестить Фереште. Может, кто-то из ее посетителей что-нибудь слышал об истинных намерениях мирзы Салмана?
Утром я отправился к ней с тяжестью на сердце, причин которой не мог понять. Была середина зимы, в свете раннего утра город казался заледеневшим и вымерзшим. Посчитав дни со времени смерти Хадидже, я понял, что их прошло ровно сорок. Теперь, когда ужас правления Исмаила наконец миновал, мое горе по ней нахлынуло снова. Я не знал, где ее похоронили — нет сомнения, в безымянной могиле, — и потому не мог выплакать над ней свою печаль. Но Фереште, у которой было довольно своих печалей, сможет меня понять.
Когда я добрался, служанка Фереште провела меня прямо в ее покой. Сегодня там пахло ладаном и стояли блюда, полные красных яблок, ядер грецких орехов и фиников. Сбросив обувь, я прилег на шелковые подушки, выпил чаю с кардамоном и почувствовал, как меня начинает отпускать. Женщина с росписи все еще развлекалась со своим страстным любовником, и я постарался не думать о Хадидже.
Фереште вошла, и у меня перехватило дыхание. Брови у нее были словно черный бархат, а глаза — огромными, словно у голубицы. Щеки и губы сияли алым, кожа была безупречной, как слоновая кость. Длинные густые черные волосы струились по бирюзовому платью. Как она была прекрасна!
— Салам алейкум, Джавахир. Твой приход к счастью.
— И твой. Фереште, ты была так добра, пригласив меня заходить. Вот я и пришел, потому что мне нужен совет.
— Я всегда счастлива помочь старому другу.
Я подобрал ноги под халат.
— Как ты знаешь, скоро прибудет новый шах. До его появления мне нужны сведения о человеке, надеющемся стать его великим визирем.
— Он тоже был среди моих посетителей, — ответила она.
— Мирза Салман?
Ее лукавая улыбка сказала все.