Равная солнцу

Амирезвани Анита

— У моего отца была власть заключить его в тюрьму и лишить всякой силы. У нас ее нет. Недавно я спросила Султанам, позволит ли она кызылбашам сместить его по причине безумия, но она не согласилась. Остался лишь один способ избавиться от этого мерзавца, точно так же как был один способ свергнуть Зоххака.

— Это оскверняет все, чему меня учили с детства. Как вы можете просить меня об этом?

— Почему же не могу, если это единственная справедливая возможность? Он уничтожит нас всех, если мы смиримся с ним.

В моей голове словно поселился пчелиный рой.

—

Всю мою жизнь меня учили быть верным трону. После того как был убит мой отец, я решил стать безупречным примером.

— Тебе это удалось.

— Благодарю. А теперь я должен отбросить все заповеди и взбунтоваться?

— Иногда другого выбора нет.

— Я не могу сейчас ответить: мне надо подумать.

— Понимаю, — сказала она, — и уважаю твою нужду в раздумье. Возвращайся, как примешь решение.

Когда я уходил, то оглянулся — и был потрясен красотой всей картины. Сидя на подушке, в красном платье, расшитом изображениями воробьев, окруженная изящными рукописями, среди прекрасных шелковых ковров цвета персика, она словно излучала женственность и знание. Роскошь ее вещей, изысканность одеяния, ее округлый царственный лоб — все делало ее особенной и утонченной. Но в ее высоком стройном теле таилось что-то куда более твердое, чем даже в ее отце, тверже, чем было нынче в воинах-кызылбашах, чьи тюрбаны обматывали высоченные красные колпаки, делавшие их похожими на великанов. Она пришла к намерению столь ужасному, что обратило бы в бегство многих воинов, но она — она не отступит.

Просьба Пери лишила меня покоя, а добавило беспокойства незнание о судьбе Махмуда. До сих пор от него не было ни письма, ни вестей. Была надежда, что Хадидже расскажет мне о намерениях шаха и о том, утих ли его смертоносный гнев. Я отправился к ее покоям и попросил встречи с нею, сказав, что принес новости от царевны. Дальше объяснять было незачем, потому что дворец и так был полон посетителей: женщины шли одна к другой утешить скорбящих.

Когда я вошел и был допущен, я изумился, увидев Хадидже в черном, черный шелковый платок покрывал ее волосы, отчего ее тамариндовая кожа казалась бледнее.

— Мои соболезнования, — сказал я, когда мы сели на подушки друг против друга.

— Спасибо. И мои тебе…

Я не был в родстве ни с кем из убитых, но оделся в соответствии с положением дел во дворце.

— Я зашел поговорить с вами о частном деле, касающемся моей повелительницы, — сказал я.

Хадидже повернулась к Насрин и попросила горячего кофе для меня.

Та ушла, и Хадидже тут же сказала:

— Ты выглядишь, словно наткнулся на мертвого.

— Я и чувствую себя так же, — ответил я. — Шестеро сыновей шаха убиты, а Гаухар словно сошла с ума. Она больна от горя, и я не уверен, что у нее хватит сил жить. Ужасно видеть это.

— Да изольет Бог на нас свою милость! — отозвалась Хадидже, и слеза скатилась по ее щеке.

Я не смог удержаться. Вскочив с подушки, схватил ее руку, страстно желая обнять и соединить тепло наших тел.

— Говорил он что-нибудь о том, когда прекратится резня? Я боюсь за Махмуда!

Хадидже

была так потрясена, что я мгновенно пожалел о сказанном. Она оглянулась на дверь, и я быстро убрал свою руку и снова сел в дальнем углу комнаты.

— Бедный Джавахир, так у тебя есть причины страшиться, — тихо сказала она, и глаза ее были колодцами горя.

— Знаю, знаю, — ответил я. — Почему вы так печальны?

— Я тоже понесла тяжкую утрату.

— Но вы же не в родстве ни с кем из царевичей, разве что в браке?

— Верно, — сказала она. — Так и скорблю я не по ним. Этим утром я узнала, что мой брат мертв.

— Хадидже, милая, что случилось?

Она обхватила себя руками:

— Пытался кого-то защитить, как всегда. Как меня, когда мы были маленькими.

Глаза ее переполнились слезами, и скоро они заблестели на ее скулах.

— Когда я потеряла родителей, мне казалось, это все, что может потерять женщина. Но это новое горе, пронзившее мое сердце, не уйдет, сколько бы мне ни осталось жить.

— Как бы мне хотелось обнять тебя и утешить!

— Ш-ш-ш! — предостерегла она и оглянулась, будто услышала что-то.

Тут же вошла Насрин-хатун с кофе, двигаясь так бесшумно, что я подумал, не пыталась ли она подслушивать. Я тут же сменил предмет разговора:

— Достойная царевна хотела бы узнать, нет ли у вас особого снадобья, которое поможет Гаухар избыть худшую часть ее горя.

— Составлю, — сказала Хадидже. — В эти дни у меня много просьб о таких снадобьях, и мне оно тоже понадобится. Насрин-хатун, пожалуйста, собери еще тех трав, которые я тебе показывала, и принеси для нашего гостя.

Насрин-хатун поставила поднос и ушла исполнить ее просьбу. Теперь я понимал, отчего Хадидже так спокойна. Снадобья ее были так сильны, что унимали всякую боль.

— Джавахир… — начала было Хадидже, но я перебил ее:

— Как мы можем его остановить?

Ее рот искривило отвращение.

— Я только надеюсь, что он не пришлет за мной. Как я смогу лежать под ним, зная, что случилось с моим братом?

Я не понял:

— Что общего между шахом и смертью твоего брата?

Хадидже вздохнула:

— Джавахир, мне больно оттого, что ты должен узнать правду. Мой брат умер, защищая Махмуда.

Словно железный кулак стиснул мое сердце.

— Да будет он всегда невредим! — сказал я, но в моих словах звучал гнев.

Она поглядела на меня с таким сочувствием, что мой гнев смутил меня.

— Если ты не хочешь узнать, что случилось, я не скажу.

Выбора не было — я попросил.

— Брат был с Махмудом в охотничьем лагере. Люди шаха выследили их по дыму костра и напали. Друг моего брата, который был с ними, бежал и уцелел. Он написал, что Махмуда задушили, а брата убили кинжалом. Тела отвезли в дом Махмуда приготовить к погребению. Несколько часов спустя Махмуд вдруг застонал и очнулся. Шея его была жестоко изувечена, но он был жив.

Ярость отхлынула, и я вдохнул сладкий воздух жизни, наверное, совсем как Махмуд. Впервые за все эти дни воздух так легко проникал в мою гортань и дальше в легкие.