Рай без памяти (илл. А. Иткина)

Абрамов Александр Иванович

Бойл засмеялся.

– Верное наблюдение. А вывод?

– Денег у них не меньше, чем у вас. Но деньги не фишки, у них должно быть какое-то мерило стоимости.

– Что ты имеешь в виду? — прищурился Бойл, на этот раз, как мне показалось, не дружелюбно, а настороженно.

Я вывел свою судьбу на опасный стрежень, но сворачивать не собирался. Возможно, отсюда и не возвращаются. Но я почему-то был уверен, что Бойл в конце концов оценит мою откровенность. С другими бы я подумал, но с Корсоном Бойлом...

– Завод или заводы по изготовлению пищи. Пищевой комбинат

вроде химического, — решительно произнес я. — Это большая сила, чем оружие, и большая ценность, чем деньги.

Последовал вопрос, как выстрел.

– А что ты знаешь о заводе?

– Ничего.

– Но ты же знаешь, что это завод?

– Предполагаю. А предположение — не знание.

– Ты с кем-нибудь делился таким предположением?

Спрашивал только Бойл. Тренинг-эксперты давно ушли. Экзаменаторы молчали с серыми, как мундиры, лицами. Вероятно, таких экзаменов еще не было.

– С кем у нас можно делиться? — изобразил я пренебрежение и равнодушие. — С людьми без памяти?

– У тебя есть друзья.

– Они умствований не любят. Обеспечь себя — предполагай что угодно. Вот их кредо.

– А секретарь Томпсона?

– Мы с ним почти не встречаемся. Он очень занят.

– Пишут историю, — скривился Бойл. — А кому нужна эта история? Как трамвай превратился в конку, а в квартире погасли лампочки? Мы восстановили телефон для себя, а Городу он не нужен. Мы замораживаем изобретения только потому, что считаем прогресс преждевременным. Статус-кво — вот что нам нужно. Объяснить?

– Не надо. Но я не уясняю угрозы прогресса.

– Память возвращается, мальчик. Когда-нибудь мы все вспомним, что было и как было. Судный день, как говорят церковники... — Он посмотрел на меня, как прицелился, и помолчал, словно взвешивая все, что хотел прибавить. — То, что в наших руках пища, — известно. И то, что не любят нас в Городе, — тоже известно. Так почему бы нам не завоевать любовь, когда все так просто? Снизить цены. Пустить продукты по дешевке. Всем, всем, всем. Уменьшатся прибыли? Не так уж страшно.

– Страшно другое, — перевил я. — Поднимется жизненный уровень, повысится платежеспособность. Будут больше покупать, больше продавать и больше производить. Расширится рынок труда. А за счет чего? И еще: судя по товарным этикеткам, завод работал и до Начала. А помнит ли кто-нибудь его мощность? Есть ли уверенность в том, что эта мощность неограничена и сможет удовлетворить любой спрос? А если нет такой уверенности, значит, вы заинтересованы в стабильности положения, в сохранении нынешнего уровня платежеспособности, в понижении, а не в повышении спроса.

– Соображает, — похвалил Бойл.

– Даже слишком, — поморщился старший экзаменатор: ему явно не нравился такой оборот разговора, и мне он, по-видимому, не верил. Он долго буравил меня своими колючими глазками-шильцами и наконец спросил: — А не коммунист, случайно?

– А что это? — ответил я вопросом на вопрос как мог равнодушнее.

– Не притворяйся. Кто называет себя так в Сопротивлении?

– Это допрос или экзамен? — озлился я.

– Не горячись. За излишнюю

горячность мы снижаем очки, — сказал Бойл. — Мы и без тебя знаем, кто называет себя коммунистом, а почему — они и сами не помнят. Мы знаем и о тебе все, что можно знать. Ты не сопротивленец и не бунтарь. Тебе хочется хорошо жить и многим владеть. Но тебе придется столкнуться с сопротивленцами. Вот мы и проверяем твои реакции.

– Я не считаю Сопротивление серьезной угрозой, — стараясь выглядеть как можно более размышляющим, произнес я. — Конечно, можно достать оружие.

– Уже достают, — сказал Бойл.

– Можно отбить грузовик с продуктами.

– Уже отбивают, — сказал Бойл.

– Но пока мерило стоимости в наших руках, любая акция Сопротивления бессмысленна.

Бойл засмеялся дружелюбно и поощрительно.

– Куда его? — спросил он экзаменаторов.

Старший сказал:

– Парень дошлый, умеет думать. Может быть, в Би-центр?

Я счел нужным сыграть непонимание, хотя отлично знал, о чем речь.

– Вычислительный, — пояснил Бойл.

– Это там, где очкарики? — поморщился я. — Не по мне.

– Пусть начинает патрульным, — сказал Бойл. — Мне нужны люди, прошедшие все ступени лестницы.

– Экзамен окончился.

Глава XIX

ТАЙНОЕ ТАЙНЫХ

Но не окончилось мое пребывание в полицейских чертогах. В почти ресторанной столовой меня накормили отличным завтраком, подогнали в цейхгаузе новенький золотогалунный мундир, одели в желтые канадские сапоги с отворотами и подвели к контрольному зеркалу. Оттуда на меня взглянул двухметровый — зеркало увеличивало, — обшитый золотом хлыщ, такой напыщенный и нахальный, что мне самому стало противно.

– Не морщитесь, — предупредил оператор. — Что-нибудь не в порядке?

– Да нет, ничего, — вздохнул я.

– Меня прижали к стене в нелепой позе, разместив руки и ноги в прозрачных пластмассовых зажимах, почти не отражавшихся в зеркале. Но постовая поза эта меня отнюдь не украсила.

– Зачем все это? — спросил я недовольно.

– Зеркальное отражение фиксируется особым аппаратом и передается в Би-центр.

– Для чего?

– Если будете назначены туда на дежурство, пройдете лишь в том случае, когда совпадет отражение. Мы сообщаем только контрольный номер.

– Канитель, — сказал я.

– Зато верняк. Любой пропуск можно подделать, а отражение — нет.

– В словах седого оператора звучала гордость.

– Сами придумали? — спросил я.

– Нет. Я пришел к контрольному зеркалу уже в первое утро Начала. Все забыл, а как работать

с

зеркалом и фиксировать отражение, помнил.

– И как устроено?

– Этого никто не знает. Сзади герметически закрытый цилиндр без единого отверстия или соединения. Не требует ни ремонта, ни смазки. Видите? — Он показал на табло, на котором проступили какие-то цифры. — Это наш контрольный номер. Если вас назначат в Би-центр, мы сообщим его по телефону. Вот и все.