Рай на заказ
Шрифт:
— Иногда истина кажется менее правдоподобной, чем кино. Это парадокс. — Он коснулся лица Виктории, смахнул слезинку и облизнул палец. — Ага, «жидкое проявление эмоций», — пробормотал он. — Выть может, именно этого мне больше всего не хватало в моей башне.
Виктория молча плакала. Узкие, отливающие перламутром полоски блестели на её щеках.
— Это ужасно. Значит, они умирали на самом деле, — повторяла она, не в силах поверить.
— И любили друг друга по-настоящему, — закончил режиссер.
— И испытывали все, что было в ваших сценариях…
— Это были не сценарии, — мягко поправил ее Дэвид Кубрик. — Никакого вымысла. Просто документальное кино.
При мысли о том, что она осмеливалась писать рецензии на хронику реальных событий, Виктория вдруг задохнулась от стыда.
— Лучший сценарист — это вовсе не я, это… Бог, — сказал режиссер.
Дэвид Кубрик смущенно улыбнулся, и на лице его появилось выражение, как у ребенка, которого застали в тот момент, когда он запустил палец в банку с вареньем.
— Единственная моя заслуга заключается в том, что я запечатлел несколько чудесных или трагических моментов из жизни наших предков такими, какими их написал Великий Небесный Сценарист…
Мэтр кино открыл фотоальбом, и Виктория тут же узнала сцены из его фильмов.
— Я соблюдал только одно правило: выбирать не слишком узнаваемые мгновения, чтобы не привлекать внимания Совета мудрецов. К счастью, самые прекрасные моменты прошлого известны меньше всего. Я нашел их и заснял, только и всего. Это все равно что собирать букет в джунглях. Я не выращивал этих цветов, единственная моя заслуга состоит в том, что я по-своему показал их публике.
Виктория Пеэль продолжала тихо плакать, внимая речам режиссера. Она долго молчала, словно открытие великой тайны студий Д.И.К. повергло ее в прострацию.
Мэтр кино неловко пригладил свою длинную седую бороду:
— Прошлое человечества отчасти записано в нас, в наших генах. Вот почему мои фильмы никого не оставляли равнодушными. Они пробуждали память о дедах, скрытую в глубинах наших клеток. Никакое правительство не сумеет подчистить коды нашей ДНК до такой степени, чтобы заставить нас забыть страсти, обуревавшие наших предков.
— История человечества запечатлена в нас самих? — переспросила Виктория.
— Я не могу объяснить это с научной точки зрения, но успех моих фильмов недвусмысленно это доказывает. Люди припоминают. Они не впервые видят изображения из моих кинолент… они их вспоминают.
— Этого не может быть. Мы не можем носить в себе историю наших предков. Не можем знать о неожиданных поворотах их судеб. Ведь все это произошло до нашего рождения, и нам никто не рассказывал об этих событиях.
Дэвид Кубрик погладил колбу с роботами-насекомыми:
— Теперь вам понятно, почему я окружил свою работу тайной. С того момента, как у меня возникла идея проекта — признаюсь, что вынашивал ее я очень долго, — я занимался только одним: искал способ воплотить ее в жизнь.
Он пристально смотрел на мух — нетерпеливых операторов, ожидающих только пресловутого «Внимание: съемка. Мотор!»,
— Знаете, в чем заключается самая горькая ирония? Исследуя прошлое, я обнаружил, что на заре театрального искусства зрители после представления нападали на актеров, исполнявших роли злодеев, потому что верили, что они и в реальной жизни были плохими людьми! Некоторых даже линчевали. Бедняги. То есть чем лучше они играли, тем больше рисковали лишиться жизни по окончании спектакля.
— Теперь все перевернулось с ног на голову: зрители видят правду и думают, что это ложь.
Мэтр кино нахмурился:
— Вы донесете на меня правительству?
— Куда делись актеры, технический персонал, все, кто работал на ваших студиях?
— Уехали, подписав обязательство не разглашать ничего из того, что видели здесь. Они уезжали по очереди, один за другим. Так что никто не увидел, как эти места покидает целая толпа.
— И никто не проболтался?
— Каждый уехавший думал, что остальные остаются здесь. Никто не знал, что происходит на самом деле. У меня никогда не было правой руки, доверенного лица или первого заместителя, посвященного в мою тайну. Теперь, кроме меня, о ней знаете только вы.
— А как же ученые, создавшие эту машину?
— Те, кто разрабатывал ускоритель частиц, никогда не встречались со специалистами, конструировавшими мух-роботов. Никто из них не мог даже представить, что эти две технологии как-то связаны между собой. Если изолировать участников проекта друг от друга и оставаться единственным, кому известен весь план, тогда никто не сможет вас предать.
— Ну и интриги!
— Все ради благородной цели. Восстановить память о наших предках. Чтобы не оказалось, что они жили и страдали напрасно.
— Почему я? Почему вы все это рассказали мне?
— Я скоро умру и хочу перед смертью честно рассказать кому-то о своих замыслах. Хотя бы раз в жизни.
— Почему я? — повторила журналистка.
Дэвид Кубрик снова пригладил бороду и сказал, словно не слышал вопроса:
— Итак, что вы решили?
— Не знаю. Мне нужно подумать.
— Вы — единственный человек, которому все известно. Если вы донесете на меня, все прекратится.
Виктория Пеэль выключила замаскированный магнитофон. Затем вытерла щеки. Воцарилось долгое молчание. И наконец прозвучали слова, сказанные на одном дыхании:
— Нет. Я вас не выдам…
Виктория взглянула Дэвиду Кубрику в глаза:
— Вы сказали, что я должна убить вас. Что это значит?
— У меня рак в последней стадии. Морфий больше не действует. Всю жизнь я только работал, и делал это в одиночестве, поэтому у меня нет ни детей, ни наследников.
Режиссер схватил Викторию за руку, и она была поражена тем, какая сила таилась в этом старике.
— Я уже говорил, что давно слежу за вами. Вы были актрисой. Вы были режиссером. Вы бросили творчество, потому что боготворили меня. Если вы согласны, то могли бы стать… моей наследницей.