Рай-отдел
Шрифт:
— Мне? Гвоздодер? — распахнула черные матовые глаза Вера-Ника.
Вано глянул на ее хрупкие аристократические руки:
— Гм, да, забыл, что ты сама сущая ходячая пешня. Не обижайся. С тех пор как вы с этим гражданинам в непрерывных близких отношениях, тебя от живой отличить сложно. С одной стороны это хорошо, с другой… Короче, именно поэтому ты с ним не пойдешь, поскольку то получится не засада, а как у вас обычно. Выбирай: со мной, или погуляй здесь, изразцами и прочим полюбуйся. Как?
— Погуляю, — сказала Ворона.
Игорь чувствовал, что ее страх
— Ну и ладно, — начоперот сдвинул полевую сумку на задницу, одернул футболку. — Приступаем…
Игорь сидел на скамье, держал на коленях автомат и слушал дыхание метро. Со стороны «Парка культуры» доносился настойчивый звон, должно быть, там что-то чинили. Порой туннель вздыхал летним теплом, доносился стук колес — видимо, с «радиальной» ветки. А здесь, на «Октябрьской», было тихо — изредка слышались осторожные шаги Вороны — девушка, легкая, совершенно живая, разглядывала факела-светильники и знамена, впрочем, не решаясь приближаться к «райским» вратам. На противоположной платформе затаился начоперот — тот не спускал зоркого взгляда с туннеля к «Добрыненской» и боролся с желанием закурить.
Табло отсчитывало минуты-секунды — уже третий час ночи. За минувшее время лишь раз прокатила ремонтная летучка — рабочие в вагоне на платформу и не глянули — о чем-то бурно спорили. На «Парке культуре» ремонт увял — теперь оттуда сквозило теплом и умиротворенностью. И Ворона была сейчас так же спокойна и отчетливо грустна: рассматривала барельефы героев войны и гадала над пустыми табличками под ними. «наверное, чтобы всех помнили» — подумал Игорь. Девушка осознала и согласилась — нет, мысли читать засмертие не учит, но общее понимание идеи и настроения присутствует.
Игорь представил что бы сказала Вика, если бы узнала что он сидит вот так, с автоматом, совсем недалеко, ждет какого-то сомнительного маньяка… Нет, ничего она такого узнает, поскольку вообще не помнит о человеке пограничного статуса и звания. И это правильно.
Сотоварищи от ностальгических настроений керста тактично отодвинулись: Вано размышлял о методах допроса маньяка, ежели тот все же попадется, Вера-Ника заставляла себя оценивать воинские прически барельефов.
И тут к платформе подошел поезд. Тому, что в кабине никого нет, Игорь не удивился — еще на подходе, в свисте и стуке колес угадалось что-то неестественное, слишком отчетливое, без полутонов. Поезд-призрак, вполне логично его тут встретить.
Стукнули, распахиваясь, двери, но в нарушение традиции бормотания динамиков «осторожно, двери закрываются! следующая станция…» не послышалось. И то правда: кому объявлять? Керстам никуда ехать не нужно, а живых пассажиров нет.
Почему нет? Вот же — вывалился с чемоданом из вагона, заозирался…
— Товарищ! — Игорь подскочил со скамьи. — Товарищ, сюда идите!
Одинокий пассажир явно не видел керста — понятно, вывалился он
— Эй, стой!
Не слышит. Еще раз оглянувшись на поезд, пассажир прижал к себе чемодан и метнулся за колоны, к центру зала. Донесся его перепуганный, почему-то глухой, словно из погреба, крик:
— Есть тут кто?! Товарищи?! Пожалуйста! Ну кто-нибудь?!
Игорь выскочил за колону, успел увидеть замершую от неожиданности Ворону и пассажира-психа — тот оказался шагах в десяти от девушки, кинулся к ней, судорожно схватил за руку, отчаянно затряс:
— Гражданочка, вы живая? Визжать не будете, а?
Вера-Ника визжать не собиралась, но в растерянности не знала что и сказать.
— Опять скульптура, — понял пассажир, щупая ее руку. — Господи, да что ж такое?! Милиции нет, то истерички, то умалишенные, то вообще статуи. Хоть бы надписывали. Балерина, что ли? А почему в черном? Клара Цеткин, наверное. Ежели в юности…
— Стой! Руки вверх! — заорал начоперот, угрожая маузером и устремляясь к гостю со стороны дальней платформы. — Стоять, говорю!
Пассажир не обратил на командный рык ни малейшего внимания — попросту не слышал и не видел. Утер кепкой лицо, крепче сжал под мышкой чемодан и повернулся к призывно зашипевшим дверям поезда.
— Стойте! — завопил Игорь, несясь по платформе и чувствуя, что не успевает.
Маньяк с чемоданом засеменил к дверям вагона, но тут опомнившаяся Ворона закричала:
— Сударь, да постойте же!
— А? — пассажир споткнулся перед дверьми, оглянулся. В этот миг Игорь сшиб его с ног, тут же сверху навалился начоперот, принялся заламывать руки задержанного.
Состав захлопнул двери, вздрогнул, и мгновенно набрав скорость, со свистом унесся в туннель.
— Спасите! Милиция! Грабят! — орал задержанный, героически вырываясь. — Ой, больно!
— Что ты ему руку выворачиваешь?! — прокряхтел Игорь. — Просто держи. Он не особо маньяк.
— Да я понял. Просто по привычке, — Вано, отдуваясь, отпустил задержанного.
Гражданин, кряхтя, встал на четвереньки, потряс слегка поврежденными руками и дотянулся до кепки. Вернув головной убор на лысеющую голову, подтянул к себе чемоданчик. Керстов он игнорировал, лишь глянул сквозь Игоря на надпись на стене:
— Опять «Октябрьская»? Ну что ты будешь делать, прям хоть садись да плачь! Еще и поезд ушел.
— Что-то я не пойму, — возмутился Вано. — Мы совсем в призрачность провалились или это он под дурачка косит?
— Может, это поезд виноват? Он на призраке катался и порядком ослеп. Давно, похоже, блуждает, — предположил хозинспектор.
Керсты оценили коричневое полупальто гостя, кепку, а главное, фанерный чемодан.
— Похоже, еще с до-войны застрял, — пробурчал начоперот. — Странно, о маньяке же только в последнем подотчетном веке начали врать.
— Раньше не было моды всех подряд в маньяки квалифицировать, — напомнил Игорь, подбирая автомат. — Псих и псих, мало ли кто ночами по Москве шляется. Вот что с ним делать, если контакта нет?