Рай под колпаком
Шрифт:
— Послушали? — спросил Валентин Сергеевич. — Мне их треп напоминает наукообразные диалоги из фантастической литературы времён застоя.
Я повернулся и посмотрел на соседний столик. Двое прилично одетых мужчин лет по пятьдесят вели спокойный наукообразный диалог. В отличие от Валентина Сергеевича, мне они вовсе не показались персонажами. Спокойно и очень естественно ели из вазочек мороженое, пили безалкогольное вино, разговаривали. Нет, не спорили, сидя истуканами, как в дебильных фантастических романах, и доказывая друг другу свою точку зрения, и даже не дискутировали,
— Простите, что вмешиваюсь, — сказал я, верный своему принципу «хождения в народ», — но мы вот тут сидим, краем уха слушаем ваш разговор и никак не можем понять, о чем идет речь. Если не секрет, не могли бы объяснить попроще, в двух словах?
Я ожидал какой угодно реакции — от уничижительной отповеди до оскорбления. Ничего подобного.
— Отнюдь не секрет, — пожал плечами худой, костистый мужчина с бледноватым лицом. — Мы обсуждаем теоретическую проблему, как продлить жизнь таким, как вы.
— Вы геронтологи? — вмешался Валентин Сергеевич, переводя недоуменный взгляд с них на меня. — Тогда при чем тут Артем с его-то годами? Скорее уж речь может идти о моем возрасте…
— Лично вы — случай особый, — заметил второй, небольшого роста, плотный мужчина.
Оба смотрели на нас открытыми доброжелательными взглядами, но где-то в глубине их глаз читалось нечто вроде сочувствия.
И вдруг я узнал их. Именно эти двое спорили вчера за стойкой пивного ларька, решая извечную застольную проблему в России — под каким барином-губернатором будет легче жить. Они разительно изменились — нездоровая бледность одного превратилась в аристократическую, с лица другого ушла краснота алкоголика, оба напрочь лишились седины. Но главным, пожалуй, было другое — не вполне пристойная одежда, не явно привычная опрятность, не раскрепощенные манеры, а глубина ума, читающаяся в глазах. Вчера в них не наблюдалось и проблеска разума. Сегодня же передо мной сидели благообразные научные мужи, а не пьянь подзаборная. Как сказал Бескровный — новообращенные самаритяне.
Кровь ударила мне в лицо, в глазах потемнело. Опрокинув пластиковое кресло, я вскочил, подхватил писателя под руку.
— Идемте отсюда, Валентин Сергеевич, — сдавленным горлом прохрипел я, увлекая писателя прочь. — Здесь нам делать нечего.
— Зачем, Артем? — попытался урезонить меня писатель. — А как же пиво? Разговор к тому же интересный намечается…
— Нечего жалеть пиво, коль оно везде бесплатное, — отрезал я, насильно ведя его к гастроному. — В таком деле без коньяка не разберешься. А собеседника я вам такого предоставлю, что век помнить будете.
Но ничего путного из моей затеи не получилось, хотя вначале все шло по намеченному плану.
В гастрономе, не обращая ни на кого внимания, я загрузил в тележку для самообслуживания четыре бутылки коньяка и начал бросать в нее пакеты с нарезками колбас, копченой рыбы, сыра, лимоны…
— Куда мы направляемся? — спросил Валентин Сергеевич.
— Ко
— Пить?
— И пить тоже. Но больше — говорить.
— Зачем? На свежем воздухе лучше…
На этот вопрос я не ответил. Загрузил тележку продуктами доверху и покатил к выходу.
— Неудобно как-то… — заметил Валентин Сергеевич. — Тележку бы надо в магазине оставить.
— Неудобно писать в форточку, — отрезал я. — Высоко, стекла забрызгиваются.
Контраргументов у писателя не нашлось, и он замолчал.
Мы обогнули липовый сквер, вышли к проезжей части, и здесь с Валентином Сергеевичем чуть не приключился инфаркт. Ожидая на переходе зеленый свет, мы вдруг увидели, как по дороге мчится странная машина. Обтекаемая форма, прозрачная полусферическая кабина не имели ничего общего с обычными автомобилями. Но главное — у машины не было колес, она передвигалась по полотну дороги на шести быстро мельтешащих суставчатых лапах.
— Что это?! — обомлев, просипел Валентин Сергеевич.
— Стопоход, — буркнул я, догадавшись, но сердце у меня тоже екнуло.
С почти неслышным шорохом машина промчалась мимо, обдав нас потоком воздуха со слабым, надоевшим до одури запахом весенней фиалки. В машине сидела девушка и управляла ею рычагом, чем-то похожим на джойстик.
— А вы откуда знаете?! — сдавленно прошептал писатель, с недоверием уставившись на меня.
— Одни тип рассказал, — раздраженно буркнул я. — Сейчас придем домой, познакомлю. Впрочем, вы уже знакомы.
Больше он меня ни о чем не спрашивал и молчал всю дорогу, пока мы не пришли ко мне домой.
— Сэр Лис, — с порога позвал я надтреснутым голосом, — гостей принимаете?
Не доставляло мне удовольствия встречаться с ним еще раз, тем более сосуществовать в одной квартире. Но деваться некуда — куда денешься в замкнутом пространстве, под колпаком? Даже если этот колпак накрывает весь город.
Пес не отозвался, возможно, игнорировал «Лиса» — говорил ведь, что не нравятся ему намеки на рыжий цвет.
Заглянув на кухню, я проверил прочие подсобные помещения, вошел в комнату. Пса нигде не было. На всякий случай, хотя дверь была заперта на шпингалет, вышел на балкон. Что ему стоило, как Ремишевскому, левитировать с балкона? С него станется… Впрочем, вполне мог уйти и через двери — лапы у него вон какие, как ладони, и пальцы хорошо разработаны. А мой старенький замок «с секретом» для таких, как он, не помеха.
Кого вы ищете? — спросил Валентин Сергеевич. — Пса?
— Какой он пес… — с тоской протянул я. — Из него такой же пес, как из вас — верблюд.
Не знаю, с какой стати у меня вырвалось подобное сравнение, но Валентин Сергеевич не обиделся. Фантаст, как понимаю, привык нестандартно мыслить.
— Знакомство отменяется, — мрачно сказал я. — Помогите накрыть на стол.
Стол мы накрыли на кухне, чтобы Валентин Сергеевич мог спокойно курить, сели, выпили, и тогда я начал рассказывать. Все, что знал. Как на духу. О своих необычных способностях, о Ремишевском, о «попутчике-налетчике», о Сэре Лисе, о розовом куполе, накрывшем город и окрестности.