Рай под колпаком
Шрифт:
Сделать выводы я не успел. Чья-то тень прикрыла свет из окна, и я поднял голову. Облокотясь на стеллаж, передо мной стоял Ремишевский и насмешливо улыбался. Надо признать, что агента-биоробота пришельцы сотворили прекрасного, и я не почувствовал его приближения, пока он не заслонил свет. Странно, но даже подаренное Тонкэ сверхобостренное чувство опасности в этот раз не сработало.
— Раскопки проводишь… — сказал он. — Зачем тебе это нужно, объясни?
Улыбка покинула его лицо, и я понял, что в этот раз вопрос отнюдь не риторический.
— Какой-то ты неласковый, — сказал я. — Посмотри, какие самаритяне нас окружают — вежливые, предупредительные, обходительные. Ты-то чего грубый?
— Потому и грубый, что они муху обидеть не могут. — Лицо Ремишевского посуровело. — Сделан таким, чтобы их защищать.
Это меня немного удивило — оказывается, Ремишевский сознавал, кто он такой, и продолжал четко выполнять свою программу, а вот биоробот Тонкэ, уяснив свое искусственное происхождение, восстал против тех, кто его создал.
— Странные дела творятся под куполом небесным, — заметил я. — Самаритяне мирно трудятся на пажитях земных, а воюют между собой биороботы. Спрашивается, какого черта они вас тогда создавали?
— Не твоего ума дело, — отрезал Ремишевский. — Я спросил, почему тебе дома не сидится? Что ты все вынюхиваешь и выискиваешь? Лавры террориста Тонкэ не дают покоя?
— Если бы я знал о целях Тонкэ, то, быть может, и поддержал его. Да беда в том, что человек, в отличие от биоробота, не знает цели своего создания. Не ограничен он жестко заданной программой, потому дома и не сидится. Но тебе этого, хоть ты и создан по образу и подобию нашему, понять не дано.
Я думал, что сейчас Ремишевский бросится на меня и наступит давно ожидаемая развязка наших неприятельских отношений. Ничего подобного — Ремишевский еще более расслабился, принял совсем уж фривольную позу и рассмеялся тихим неприятным смешком. Затем наклонился, взял у меня с колен книгу, раскрыл.
— Покойниками интересуешься? — Он удивленно вскинул брови, закрыл книгу актов и увидел дату. — Ах, ну да.
— Пытаюсь понять, почему вы соорудили станцию переброски на месте захоронения моих родителей.
— Вот даже как… — протянул Ремишевский. — Сам о станции догадался или Тонкэ подсказал?
— Своя голова на плечах имеется. Непонятно только, зачем записи в актах гражданского состояния вымарывать?
Ремишевский снова тихо рассмеялся и поставил книгу на полку.
— Теперь понимаю, что сам догадался. — Он смахнул улыбку с лица и, глядя мне в глаза, раздельно, по слогам, начал говорить: — Дело в том, что не было никогда никакой записи в этих книгах, потому что у тебя никогда не было родителей. Не погибали они в автомобильной катастрофе, никто их не хоронил и…
Давно брезжившая жуткая догадка, которую я подсознательно не хотел принимать, вспышкой озарила сознание, и я не дал ему закончить. Пружиной взвился со стульчика и изо всей силы ударил Ремишевского кулаком в лицо.
Голова
— Вот… — назидательно протянул он. — Боли ты, как и я, не чувствуешь. Человек на твоем месте рухнул бы без сознания от болевого шока, а у тебя только паралич всех мышц. Пару минут в сознании побудешь, пока кислород в крови еще есть.
Он вытер ладонью кровь из разбитого носа.
— В свое время ни включить твою программу, ни выключить твое тело кодовыми установками я не смог. Убивать же тебя запретили. Но запомни, будешь мешаться под ногами, как Тонкэ, в порошок распылю.
Страшно хотелось вдохнуть, но легкие не работали, и сознание начало окутываться шипящим туманом.
— Отдыхай, — сказал Ремишевский и толкнул меня в грудь окровавленной ладонью.
И я как стоял, так бревном и упал между стеллажами, а сверху посыпались увесистые фолианты актов гражданского состояния.
Глава 27
Говорю тебе, никого здесь нет, — послышался ломающийся мальчишеский голос.
— Давай уйдем отсюда, — свистящим шепотом предложила девчонка. — Вдруг кто-то войдет?
— Кто сюда войдет? Я двери на замок закрыл.
— Но здесь, наверное, еще работают.
— Не пори чушь — какая работа? Гляди, бедлам какой, бумаги разбросаны.
— Прикрой эту дверь.
Дверь в «Архив» закрылась, и голоса стали глуше.
Я с трудом разлепил чугунные веки. Паралич мышц прошел, я очнулся, но желания двигаться не было. Безмерная тоска заполонила душу, и теперь мне по-настоящему не хотелось жить. Мое тело — искусственная оболочка, созданная пришельцами, — неподвижно распростерлось на полу, заваленное амбарными книгами записей гражданского состояния, а сознание как бы витало над ним. Я видел, слышал, ощущал запах книжной пыли, но на этом и все. Сознание бездумно фиксировало окружающее, как видеокамера, не подвергая анализу, и только рассудок категорически не принимал своего искусственного происхождения.
За стеной в соседней комнате продолжался разговор.
— Ты чего притащила?!
— Астубурци под соусом, мастурни…
— Чо, дура совсем? Правильной хочешь стать от их продуктов? Пусть это свиньи жрут. Надо было колбасу брать, сыр, наши консервы… А ты конфеты притарабанила.
— Ты шампанское обещал…
— Ага, размечталась! Вчера все полки были заставлены, а сегодня — корова языком слизала… Они, блин, непьющие и нас такими быть заставляют. Конкретно, пива три банки только и удалось у лоха какого-то стибрить. Держи. Мы его что, под конфеты пить будем?