Рай

Гурна Абдулразак

8

Через несколько дней после их возвращения в город вернулся с караваном и дядя Азиз. Как обычно, процессию возглавляли барабанщик и трубач, за ними шагал Мохаммед Абдалла. Явились они в конце дня, в тот час сочного и яркого света, когда солнце уже не палит, а в дыхании ветра и в шорохе листьев вновь ощущается влажная прохлада. Юсуф увидел их первым: сначала лишь колебание воздуха над дорогой, по которой он шел в одиночестве, а затем облако тонкой пыли, и грохот барабана, и визг трубы. Он хотел подождать, увидеть — как ему представлялось — устало волочащих ноги путников, но решил, что обязан помчаться домой и предупредить Хамида.

Экспедиция,

как выяснилось, была трудной, караван столкнулся со множеством опасностей и лишений. Два человека были тяжело ранены: одного погрыз лев, другого укусила змея. Обоих оставили в маленьком городке у озера на попечении семейства, которому дядя Азиз щедро заплатил. Прежде ему не доводилось иметь дела с этими людьми, но он был уверен, что они будут добросовестно ухаживать за ранеными, так он сказал. Многие носильщики и охранники переболели, ничего особенно серьезного, благодарение Богу, обычные тяготы путешествия вглубь страны. Мохаммед Абдалла однажды ночью свалился в овраг и повредил плечо. Он оправился, но плечо все еще болело, хоть он и старался это скрывать, сказал дядя Азиз. Несмотря на такие горести, дело того стоило, хотя их все время и тревожила мысль, что они слишком удалились от побережья. Дядя Азиз выглядел столь же невозмутимым, как и всегда, разве что исхудал и поздоровел. После того как он выкупался, переоделся и надушился, уже и не верилось, что он провел несколько месяцев в пути.

— В верховьях рек торговля шла как нельзя лучше, — рассказывал дядя Азиз, — но мы провели на реке не так уж много времени. В следующем году мы вернемся на Марунгу^[45], пока в эти места не хлынули купцы. Европейцы скоро отрежут эту территорию. Бельгийцы. Я слышал, они продвигаются все ближе и ближе к озерам. Завистливые, никчемные бедняки, ни малейшего понятия о том, как вести дела. Я о них слышал. Даже англичане и немцы лучше, хотя, видит Бог, все они — дурные дельцы. На этот раз мы привезли кое-какой ценный товар.

Его слова звучали музыкой в ушах Хамида, и, стремясь подчеркнуть свою близость к дяде Азизу, он пересыпал свою речь арабскими словами, непрестанно улыбался и постанывал от восхищения, наблюдая, как товар складывают в хранилище. Мешки зерна, приобретенные дядей Азизом за бесценок, оставались в лавке Хамида, а камедь, слоновая кость и золото отправлялись на поезде к побережью. Прежняя партия каучука уже была продана греческому купцу из города. Вечером Хамид повел дядю Азиза на склад осмотреть товары, потом они долго сидели над амбарными книгами, бормотали, прикидывали прибыль.

Дядя Азиз задержался ненадолго. Он хотел вернуться на побережье до наступления Рамадана, чтобы отдыхать и поститься у себя дома. Распорядившись всем этим добром до конца месяца, он успевал расплатиться с носильщиками перед Новым годом и справлялся с расходами, каких требует Ид. В день отбытия — Мохаммед Абдалла все еще не вполне пришел в себя — процессия двинулась к станции. Юсуфа провожать не просили. Незадолго до отъезда дядя Азиз отозвал его в сторону и вручил пригоршню монет.

— На случай, если тебе что-нибудь понадобится, — сказал он. — В следующем году я снова проеду через этот город. Я тобой доволен.

Путешествие вглубь страны

1

Визит дяди Азиза осчастливил Хамида. Рассказы о путешествии привели его в восторг, и всем слушателям приоткрылся великий и страшный мир там, за горизонтом. Чтение и сверка цифр также внушали оптимизм, сложенный в магазине Хамида товар свидетельствовал о благой удаче, которая сопутствовала всему предприятию. Теперь Хамид даже не дожидался наступления ночи, чтобы прокрасться в тайный склад и там предаться ликованию. Иногда он оставлял дверь открытой, и сокрушительный запах звериных шкур проникал во двор. Юсуф видел нагроможденные внутри мешки

из джута и соломы, в некоторых он узнавал запас зерна, оставленный дядей Азизом, в других тот груз, что сквернослов Вакх доставил на грузовике. Он видел, как Хамид расхаживает среди всего этого богатства, пересчитывая мешки и толкуя сам с собой. Когда он заметил за распахнутой дверью Юсуфа, гримаса паники промелькнула на его лице, сменившись разом облегчением — и подозрительным прищуром. Торговец нахмурился, взгляд его сосредоточенно обратился внутрь. Потом он лукаво рассмеялся и вышел навстречу мальчику.

— Что тебе нужно? Разве у тебя нет работы? Ты подмел двор? Собрал плоды хлебного дерева? Тогда я отправлю тебя с поручением в город. Кто велел тебе подсматривать за мной, а? Хочешь знать, что там в мешках, да, хочешь? Однажды ты все узнаешь, — бодро частил он, запирая дверь. — Очень удачное вышло путешествие, очень удачное, благодарение Богу. Всем нам повезло. Тебе что-то нужно? Что ты тут высматриваешь?

— Я… — заговорил было Юсуф, но Хамид оборвал его на полуслове, зашагав к главному входу в магазин, и Юсуфу пришлось поспешить следом.

— Ничего не высматриваешь, вот как? Хотел бы я послушать, что скажет теперь Хуссейн. Только потому, что он живет на горе и едва может себя прокормить, он считает любого, кто старается хоть немного заработать, закоренелым грешником. Да ты же был там с нами! Я вовсе не стремлюсь к великим богатствам, но пока я живу в этом месте и торгую здесь, отчего бы мне не заработать малость. Если он ведет себя как странный человек, как мечтатель — это его дело. Ты же слышал его, великие идеи и ничего больше. Ведь ты же его слышал?

— Да, — ответил Юсуф, растерявшись перед напором Хамида. Ему стало интересно, что на самом деле в мешках. Но спрашивать не хотелось: он видел, Хамид думает, будто он и так все знает. Наверное, там какие-то ценности, которые прячут подальше от чужих глаз на складе у Хамида.

— Разве это грешно — заботиться, чтобы твоя семья жила лучше? — настаивал Хамид, возвышая голос, словно презрительно бросал вызов Хуссейну. — Дать им возможность жить среди своего народа? Что в этом плохого, спрашивается. Я всего лишь хочу купить маленький дом для моей семьи, найти детям хороших мужей и жен, иметь возможность ходить в мечеть вместе с культурными людьми. И если это не слишком, я бы еще хотел посидеть вечером с друзьями и соседями, выпить чашечку чая за дружеской беседой… Вот и все! Разве я говорю, что хочу кого-то убить? Или обратить другого человека в рабство? Или ограбить невинного? Я всего лишь хозяин маленького магазинчика, пытаюсь немного заработать. Очень немного заработать, видит Бог! Вот он теперь взялся за европейцев, мол, они всех лишат земли. Они, мол, прирожденные убийцы без жалости и милосердия. Уничтожат нас и все, во что мы верим. А когда ему надоедает говорить про это, он учит меня, как мне вести дела. Я бы тоже мог тебе кое-что о нем порассказать. Но я всего лишь хочу жить своей собственной жизнью, жить в мире. А нашему философу этого недостаточно — не устраивает это Хуссейна, живущего, словно бес, среди дикарей. Ему кто-нибудь указывает, чтобы он не делал со своей жизнью все, что ему заблагорассудится? Но стоит рассказать что-то про себя, и он тут же прочтет тебе проповедь и процитирует суры из Корана. «Господь велел нам!» — ты его слышал.

Хамид призадумался над своими словами, пыхтя от возмущения. Потом пробормотал: «Астагфирулла, Боже, прости меня», передернувшись от мысли, что в его словах прозвучало неуважение к Книге.

— Я не хочу сказать, чтоб в цитатах из Книги был какой-то вред, но он ссылается на Книгу из злобы, а не из благочестия. О нет, я вовсе не хочу сказать, что в Слове Божьем может быть какой-то вред. А сумасшедший Каласинга хочет переводить Коран! Это в нем его пойло говорит, само собой. Надеюсь, Бог видит, что он язычник и сумасшедший, Бог сжалится над ним, — и Хамид захихикал при таком воспоминании.