Рай
Шрифт:
— Ты уже слишком взрослый, чтобы засиживаться тут, — сказал он. — Того гляди попадешь в беду, свяжешься с дурной компанией. Мне нужен умный парнишка присматривать за моими делами.
Юсуфа такой комплимент скорее озадачил, но он сообразил, что то была просьба Хамида: забрать его в путешествие. Он слышал, как мужчины говорили о нем. Понял не все, поскольку дядя Азиз частенько переходил на арабский и Хамид пытался подражать ему в этом. Но он разобрал, как на террасе Хамид уверял дядю Азиза: мальчик сложный, пора ему посмотреть мир.
— Сложный мальчик, трудный, — повторял Хамид. — Либо заберите его с собой, либо надо его женить. Он уже взрослый, семнадцать лет в прошлом месяце. Смотрите, какой он
Накануне отправления разразилась буря. Сначала поутру поднялся сильный ветер, он нес тучи пыли и сухих веток по дорогам и пустырям. К середине дня пыль сгустилась настолько, что солнечный свет померк, все было покрыто слоем скрипучего песка. Потом ветер внезапно стих и на мир опустилось великое молчание, самый громкий звук заглушался толстым слоем пыли. Если кто-то пытался заговорить, ему в рот набивался песок. Затем ветер поднялся снова, на этот раз принеся шквальный дождь, который лупил струями по домам и деревьям и обрушивался на каждого, кто еще не нашел себе укрытия.
Через несколько минут дождь превратился в затяжной ливень, его шум прерывался лишь треском сломавшегося дерева или отдаленным рокотом грома. Носильщики и товары были рассеяны этой бурей, судя по тревожным крикам и воплям, кто-то, похоже, пострадал. Когда среди дня наступила тьма, носильщики стали призывать Божье имя и молить о милосердии, чем навлекли на себя гнев Мохаммеда Абдаллы.
— С чего Богу проявлять милосердие к невежественным тварям вроде вас? — орал он, слова его с трудом различали те, кто стоял рядом. — Это всего лишь буря. Почему вы так себя ведете? Ой-ой, змея проглотила солнце! — передразнил он, вращая бедрами в издевательской пародии на бабское поведение. — Ой-ой, горе-злосчастье! Дурной знак! Ой, путь нам преградят демоны! Так спойте же песенку, чтобы рассеять злые чары. Или сожрите мерзостный порошок, которым вас снабдили знахари! Что, неужто не знаете каких-нибудь заклинаний? Может, зарежете козу и погадаете по желудку? Вы одержимы страхом перед демонами и всякими предзнаменованиями, а еще называете себя людьми чести и важничаете. Ну же, спойте песню, чтобы отогнать злую волшбу.
— Я полагаюсь на Бога! — вскричал Симба Мвене. — Тут не все трусы.
Мохаммед Абдалла смерил его пристальным взглядом. Он стоял под дождем, вода текла с него ручьями. Он словно тщательно взвешивал и слова, которые произнес Симба Мвене, и как тот держался, когда их произносил. Затем мньяпара усмехнулся с тщательно отмеренной злобой и кивнул. В бурю Мохаммед Абдалла вновь стал самим собой, в хаосе он метался и орал с упоением.
— Хайя, хайя, — подгонял он носильщиков. — Если не хотите, чтобы я расписал вам задницы тростью, угомонитесь-ка живо. Посмотрите на сеида: он рискует потерять куда больше, чем вы. Что у вас имеется, кроме жалкой жизни, которая никому не сдалась? А у сеида — его богатство и богатство, которое вверили ему другие люди. Он должен заботиться и о вашем благополучии, не только о своем. У него от Бога дар вести дела. У него красивый дом, куда он хочет вернуться. Все это он может утратить, но разве он носится по двору, кудахча, как курица с яйцом? Демоны! Сотню демонов и тысячу ифритов вам в глотку, если не прекратите этот галдеж. Делом займитесь, укройте провизию и товар! Хайя!
Дождь не стихал до поздней ночи, к тому времени постройки обрушились, скот унесло потоком, животные тонули в огромных лужах, вспененных яростной бурей. Сорвало крыши с уборных, переломилось и рухнуло одно из хлебных деревьев на росчисти. Чудом уцелели голубятни, так сказал Хамид. Во дворе до утра жгли факелы, носильщики и охранники пытались спасти все, что могли. Теперь уж они переговаривались бодро, порой поливая друг друга насмешливой бранью, выкрикивая ругательства. Они изумлялись царившему вокруг хаосу
Утром, когда все было готово, дядя Азиз подал сигнал.
— Хайя! — сказал он. — Доставьте нас вглубь страны.
Мньяпара возглавил процессию, он держался очень прямо, несмотря на боль в плече, задирал голову с презрительным высокомерием аристократа. Ему было трудно сохранять прежнюю осанку, он знал это и все же надеялся, что сумеет произвести достойное впечатление на этот наемный сброд и на грязных дикарей, мимо которых шествовал. Чтобы подчеркнуть размах нынешней экспедиции, к барабанщику и трубачу добавили двух горнистов, целый оркестр. Первым вступил рог сива, его протяжные, внушающие почтение звуки пробуждали в каждом тайную тоску, а затем присоединились остальные музыканты и возвеселили сердца путешественников, шагавших в неведомые земли.
Хамид стоял на террасе и смотрел им вслед — встревоженный, напуганный. Юсуф припомнил, что говорил Хуссейн: Хамид втянулся в игру, которая ему не по средствам, — и задумался, не эта ли мысль терзает Хамида. Он представил себе, как отшельник смотрит на них с высокой своей горы и качает головой при виде такого безумства. Рядом с Хамидом стояли его маленькие сыновья, но ни Аши, ни Маймуны Юсуф не увидел, как не увидел и Каласингу, а ведь надеялся, что тот выйдет их проводить. Сам он навестил Каласингу и рассказал ему о предстоящей экспедиции, и Каласинга пустился восхвалять путешествия в дальние страны, обрушил на мальчика свои фантастические советы. Не забывай раз в неделю капать в ухо немножко масла, иначе там отложат яйца глисты и черви. До последней минуты Юсуф воображал, как сикх драматически вырулит навстречу на грязную дорогу, выскочит из грузовика и отдаст честь проходящим мимо. Каласинга всегда салютовал по-военному в такие важные минуты. Но, вероятно, он правильно сделал, что остался дома, подумал Юсуф, вспомнив, как носильщики смеялись над тюрбаном сикха и его заплетенной в косички бородой.
В первый день они далеко не продвинулись, удовлетворились тем, что отошли от города. Носильщики жаловались на усталость после безумной ночи, но Мохаммед Абдалла угрозами и криками подгонял их. Ранним вечером разбили лагерь и принялись разбираться, в какое положение они попали и что ждет впереди. Ливень пропитал землю, прибил пыль, и казалось, будто земля тут жирная, налитая соком. В ясном свете блестели деревья и кусты, доносились звуки торопливой пробежки, что-то отчаянно царапалось, словно сама земля пробуждалась. Остановились они у небольшого озера, берега которого истоптали животные.
Поначалу Юсуф затесался среди носильщиков: сам не зная почему, он предпочитал держаться подальше от дяди Азиза. Но вскоре Мохаммед Абдалла отыскал его и отправил в конец каравана, а там купец приветствовал его дружеской улыбкой и шлепком по затылку. Вскоре мальчик понял, что здесь ему и надлежит быть, выполняя поручения дяди Азиза. После той первой остановки все заботы об удобстве купца легли на него. Он расстилал его циновку и приносил купцу воду, устраивался рядом с ним, ожидая, пока приготовят еду. Дядя Азиз будто не замечал буйного веселья своих спутников, он спокойно озирал окрестности, словно каждая деталь ландшафта требовала особого внимания.
Проследив за тем, как обустраивается лагерь, мньяпара присоединился к дяде Азизу, сел напротив него на циновке.
— Когда смотришь на эти места, — дядя Азиз нехотя оторвал взгляд от окрестностей, — душа устремляется ввысь. Здесь так светло, так чисто. Кажется, будто здешним обитателям неведомы ни старость, ни болезни, будто дни их полны радости и заняты поиском мудрости.
Мохаммед Абдалла захихикал.
— Коли есть на земле рай, он прямо здесь, прямо здесь, — пропел он, кривляясь, и вызвал у дяди Азиза улыбку.