Рая и Аад
Шрифт:
Я никогда не считала Вас интеллектуалом – несмотря на два Ваших университетских образования, множество языков и умение себя подавать
(в том числе: продавать). Я всегда видела и продолжаю видеть в Вас тривиального начётчика. Вы знаете наизусть каталоги сочинений Баха,
Генделя, Моцарта, Малера – в хронологическом, алфавитном, номерном – и прочем порядке, который только возможно изобрести для пущего комфорта консьюмериста. Вы потребляете музыку (как и остальные изделия из „мира прекрасного“) таким тщательно просчитанным образом, чтобы она доносила до Вашего оранжерейного
Если Ваша ярость сейчас окажется несколько слабее любопытства, остаётся некоторая вероятность, что Вы чтение моего письма продолжите. Так вот: в сравнении с Вашей неразвитой, недостаточно образованной, но крупномасштабной от природы женой – Вы всегда казались мне бездарным недоразумением. Скучнейшим следствием мёртвой, трусливой, сугубо мозговой учёности. Или так: закономерной, немного комической, издержкой высшего образования – беспроблемного для людей, живущих в ситуации непоколебимой стабильности. Мне было мучительно наблюдать, как Раиса, эта микеланджеловская сивилла, яростно стёсывает свои могучие формы, чтобы сделаться, под стать
Вам, чистеньким, молочно-белым бильярдным шаром.
И вот какие сцены происходили между нею и мной – ещё до вступления её на скользкий путь супружеского благоденствия – до её выхода на этот гололёд, где она, собственно говоря, и сломала себе шею.
(Жалею, что этого не произошло с ней раньше, дабы она могла избежать пути закономерной и бессознательно-целенаправленной деградации.) Да: так какие же сцены происходили между мною и ею?
А такие вот: я, глядя на неё, слушая её рассказы, то и дело вскрикивала: Рая, как Вы талантливы! Как Вы баснословно талантливы!
Вам необходимо учиться!
Что она, неизменно, пропускала мимо души. Там, внутри её души, пронзая алмазными лучами околоземное пространство, обосновался
Рыцарь-на-Белом- Коне.
То есть Вы.
Тогда я увеличивала громкость: Рая!! Поверьте мне!! Я отлично знаю, что говорю!! На свете найдётся, может быть, три человека, которым я сказала такие слова!!
Ноль внимания. Мечтательная улыбка девочки-женщины. Мысли о Вас, прекрасном, занебесном женихе.
Тогда я хватала её за грудки, с силой трясла – и кричала во всю мощь: Раиса!!! Услышьте меня!!! Внемлите!!! Не губите себя!!!
Ответом мне служила её – всё нарастающая – загадочная улыбка – розово-карамельная, жемчужная, сияющая раем, – улыбка, которая в ту пору ещё не была приклеенной.
Моё письмо движется к своему крещендо. Можете не дочитывать. Мне это, собственно говоря, всё равно. А ей и подавно. Пишу сугубо для себя.
Пишу вот что: один талантливый поэт сказал о другом, умершем, чей талант был ещё больше: знаете, он был не только талантлив, он ещё отличался самыми разнообразными способностями. –
– к чему? – Ко всему, – было ответом. – К языкам, к автовождению, к музыке, к спорту…
Вот так же и я – про Раю. Она, от природы, была фантастически обучаемой. А учиться ей не довелось почти нигде. Не считая там и сям нахватанных курсов – нидерландского языка, бухгалтерского дела, чего-то ещё…
Да, кстати: помните эти курсы автовождения? Помните, как она, сдав экзамен с первого раза, что бывает уже само по себе нечасто, – как она, сдав экзамен в одиннадцать часов утра, – в час дня уже сидела за рулём Вашего голубого опеля, держа путь на другой конец Европы?
Рядом с ней, блаженно погрузившись в сладкую праздность, развалились
Вы, а на заднем сидении спокойно спал Ваш первенец, Йоост, – и Вы тоже могли спокойно спать, слушать музыку, пить пиво, читать – делать всё что угодно, потому что на этом пути к благословенному месту летних вакаций – да и на всяком ином пути – Вы имели полный набор оснований, чтобы доверить Раисе жизнь своего сына, всех последующих своих детей – и свою собственную.
Я написала, что она не боялась быть некрасивой. Из этого трудно заключить, какой же она была вообще. К внешности человека – красавца, урода ли – привыкаешь одинаково – одинаково переставая внешность замечать. И потому, для посильного приближения к истине, надлежит вспомнить самое первое впечатление.
Я увидела рослую, статную девушку. Первое, что бросилось мне в глаза, была невероятная смелость, даже лихость её голубого взгляда.
Густая, ровная грива природной блондинки, была словно обрублена у самых плеч. У неё были правильные славянские черты лица – но не холодные, а жадно ловящие любую смешинку. Эта готовность расхохотаться была её природным ароматом, тоньше и пряней эксклюзивного парфюма. Казалось, сама нежная кожа её лица благоухала взрывной готовностью к веселью, к смеху…
У неё были свежие, почти детские розовые губы – и очень выразительные руки. Когда она говорила, то обязательно помогала себе всем сразу: глазами, бровями, губами, кистями рук.
Раиса была красива.
Раиса была сокрушительно, победоносно красива.
Из „объективных недостатков внешности“ у неё были, пожалуй, несколько великоватые уши – чтобы лучше Вас слышать, господин ван дер Браак, – но эти уши она легко скрывала густыми своими волосами – того редчайшего цвета, который понимающие в этом толк галлы назвали бы blanc-Limoges.
И: конечно же, у Раисы были большие ладони. Даже слишком большие.
Как лопаты. Чтобы она могла хорошо работать. Чтобы она могла хорошо работать на Вас, господин ван дер Браак. Меня удивляет, что, обладая несметным количеством духовных талантов, Раиса большей частью работала всю свою недолгую жизнь именно руками.
Удивляет?
Она родилась в той части планеты, где тотально действовует
презумпция виновности. Само рождение на той территории является для индивида изначальным проявлением вины – перед государством, обществом, перед любым должностным лицом – и даже перед таким же