Райская птичка
Шрифт:
Да. Отмерить минуты чашками чёрного кофе…
Глянцевая поверхность, тёмная как его глаза, всегда отражала лицо. Он видел то же самое – измотанную собственными мыслями и метаниями девушку, уставшую от душевных игр?
Лицо – это единственное, что нельзя увидеть собственными глазами. Можно осмотреть свои руки, ноги, увидеть живот, но в лицо взглянуть собственными глазами мы никогда не сможем. А отражение всегда искажает…
Энджел всыпала в турку перемолотый кофе.
Телефонные звонки… Вот, чем она отсчитывала своё время…
Налила воды и поставила на плиту. Заметила висящий
– Ты забыл пиджак, - сказала она первая, чтобы не слышать от него такого банального объяснения.
– Да? Не помню, - помедлил он.
Энджел отпрянула от двери и пошла на кухню, без слов и приглашения войти.
Кофе ещё не закипел. Она замерла, затаилась, услышав позади себя шаги, и открыла шкафчик, чтобы убрать баночку с кофейными зёрнами.
Если долго смотреть на горизонт, его линия потеряет очертания, - небо и земля превратятся в единое целое. Всегда есть риск не разглядеть в происходящем долгожданное событие, потому что оно выглядит не так, как себе представляешь.
Она боялась обернуться и посмотреть ему в глаза. Но что-то тревожное и волнующее уже взорвалось в груди… Баночка выскользнула, и зёрна рассыпались по полу, удивляя звонкой мелодией. Крепкие руки обхватили за плечи, тесно прижимая. Губы быстро скользнули по щеке ко рту. Неожиданно. С натиском. С напором усиленным многодневной тоской, потребностью, безволием противостоять съедающему заживо чувству. Его губы – горячие, требовательные, сокрушающие… Не вздохнуть и не ответить, - то, что сможет избавить от страхов, уничтожить лишние слова, оставив только чистое осознание принадлежности друг другу. Такое острое и щемящее, что разрывало на части. До слёз.
Обещавший быть вкусным напиток вскипел, сбежал, приплавился к плите. Запах пережжённого кофе, овладевая пространством вокруг, распространился по комнате, забравшись в каждый уголок. Дерзкий и крепкий он хотел перебить исходящий от неё стойкий аромат цитруса и жасмина. Именно такой, какой он помнил, вынуждающий оглядываться в толпе выискивая её взглядом. Энджел не шелохнулась, Данте даже и не думал. Никакие катаклизмы не могли заставить его оторваться от неё. Слишком долго он ждал.
– Кажется, я что-то упустил…
– Время… Тебе понадобилось его слишком много, чтобы прийти…
– Без твоих слов мне трудно двигаться вперёд. – Попытайся она вырваться, он бы не позволил. – А ты молчишь. – Тяжёлое дыхание запуталось в её волосах. – А я хочу, чтобы ты говорила!
– Скажи «люблю»… - прошептав, коснулась губами его щеки и потёрлась о неё лицом.
– Люблю… - Похоже, он улыбнулся.
– Люблю тебя, Птичка. Люблю. – Слова щекотали висок, в груди не хватало места, чтобы вздохнуть. Разве можно выдержать без воздуха так долго?.. Без воздуха да, без него – нет… Она поспешила развернуться к нему лицом, тут же скрывшись от пронзительного взгляда, уткнувшись в шею. Он всё так же крепко прижимал её за плечи. Ещё крепче. Кофейные зерна вдавливались в обнажённые
– А я не смогу, - сказала тихо и сдавленно. Своей решительностью он растворял её смелость.
– Не смогу сказать как сильно. У меня не хватит слов.
Разве могло его это убедить? Он перехватил руки, приподняв её, лишая опоры под ногами, вынуждая посмотреть в лицо.
– А ты постарайся.
Так у неё не было ни одного шанса смолчать, увернуться от ответа. Не было возможности отвести взгляд, только сказать правду, водя кончиками пальцев по щеке, приблизившись так близко, едва касаясь его красивых чувственных губ.
– Люблю тебя, милый. Люблю тебя, дорогой. Единственный...
Интересно, она бы продолжила, если бы он не остановил её, прижавшись к губам? Дослушать не хватало терпения, потому что всё, что он хотел услышать, она сказала.
Потому что любовь – это не только чувства и мысли, посвящённые одному человеку, - это ещё и физическое состояние, когда они переполняют грудь, теснятся, мешая дышать, пытаясь вырваться наружу; они требуют проявлений, поступков, движений, дарят физический покой или волнение. Они будоражат настолько, что пульс учащается и начинает пробивать дрожь…
Ей всегда нравилось, как он целовал её. Крепко. По-настоящему. Не только губами, словно каждой клеточкой рассказывал, что чувствовал. Сейчас поцелуй был тёмный. Она сравнила бы его с кофе – подгоревшим… Перезрелый, передержанный, с горчинкой, резкий, – такой он был, так он её целовал, - выплёскивая свою обиду с напором языка и мягкими покусываниями.
Она готова была стерпеть всё. Пусть он выплеснет всё до конца, чтобы не тащить этот груз с собой, выливая на неё по частям. Стены поплыли перед глазами, но не потому, что голова закружилась, а оттого, что он переступал с ноги на ногу, оборачиваясь, так и держа её в руках. Он так легко мог удерживать её прижав к себе... оставалось только вцепиться покрепче в широкие плечи, чтобы не соскользнуть вниз. Кроме него не было никакой опоры: пола она не чувствовала, стены за спиной не было.
– Если после всего этого, ты не будешь со мной… Я сделаю твою жизнь невыносимой. Ты даже не представляешь насколько… - Он обещал. Она слушала его с улыбкой.
– А как же «друзья»?..
Засмеялся. В смехе не было веселья и глаза совсем не искрились, но он засмеялся…
– Чушь полная. Я никогда не буду твоим другом. И ты мне в подружках не нужна.
– Пути назад нет, потому что все дороги ведут вперёд.
– Это значит?..
– Я не уйду... – Браслет часов больно впивался в рёбра, но она молчала. Боялась, что он отпустит.
– Я тебе не позволю. И то, что ты делала, я тебе больше не позволю. Тебе нужно время, я дал тебе его. В первый и последний раз. Больше такого не повторится. Думаю, его было предостаточно, чтобы всё решить.
Он дал ей время, как бы абсурдно это не звучало… отстранился, как бы тяжело это не было. Тогда она пошла на сближение… немного смягчился - она ещё ближе… тогда он стал податливее и она уже готова сделать решающий прыжок, чтобы пойти на подъём… Оставалось сделать крепкую каменную опору, чтобы всё снова не рухнуло вниз.