Райский сад дьявола

Вайнер Георгий Александрович

Полк раздумывал о том, что в связи со вчерашним взрывом в Оклахома-Сити его скорее всего снимут с этого дела и перебросят на разводку концов, ведущих к задержанным уже или подозреваемым милитантам в Нью-Йорке…

Машина проехала под путепроводом надземки Д-трэйна и свернула налево на Брайтон-Бич-авеню. Полк бывал здесь часто и всегда с интересом разглядывал этот ни на что не похожий городской анклав. Когда-то в фильмах и желтых шпионских книжках широко гулял миф о том, что КГБ построил в глубинке СССР страшно засекреченный американский городок. В нем, мол, проходили

тренировку, привыкали к бытовым реалиям русские шпионы, которых готовили к заброске на долгое оседание в Штатах. Наверняка досужий вымысел писак.

А вот этот Брайтон и есть самая что ни на есть реальная выгородка живой, настоящей России, разместившейся на прибрежной пятке Бруклина. Во всяком случае, здесь русским можно было прожить, не выучив ни одного английского слова и почти не сталкиваясь с американскими обстоятельствами. Брайтон жил как замкнутый мир с полным самообеспечением.

Над головой посреди улицы по эстакаде мчались с лязгом и дребезгом серебристые вагоны метро. Они душераздирающе скрипели стальными каблуками тормозов на станциях, сипло стравливали горячий сжатый воздух, будто фыркали от острого отвращения к этой богатой трущобе и сытым неприятным обитателям и пассажирам.

Все вывески на русском – «Аптека», «Пельменная Капуччино», «База», «Меха», «Почта», «Мосвидеофильм». Оставалось неясным, где у них расположен райком партии.

Но с питанием здесь явно обстояло благополучно. Рестораны, кафе, закусочные, пирожковые, харчевни, пивные, кондитерские – бешеный пир жратвы, праздник победы сытости над многолетним голодом. На Брайтоне, наверное, предлагалось самое большое количество еды на душу населения Земли. Лукавые шутки судьбы – люди искали место под солнцем, а нашли бездонную обжорку под мостом.

Они в этом не виноваты. Эмиграция – всегда драма, всегда слом судьбы, всегда огромные нервные перегрузки. А самый лучший способ убить стресс – быстро и вкусно нажраться.

Конолли свернул в переулок, упертый в длинную деревянную набережную – Бордвок. На парапете набережной возник атрибут американской жизни – здесь вздымался огромный рекламный плакат патриотического содержания. Зловещего вида Дядюшка Сэм, очень сердитый, заранее не верящий своим новым согражданам, тыкал в прохожих узловатым пальцем, строго предупреждал: «I want you for USA Army!» [7] Буквами помельче сообщался адрес ближайшей рекрутской станции. Полк живо представил себе толпы местных жителей, выстраивающихся на призывном пункте для добровольной службы в американской армии.

7

Ты нужен в армии США! (англ.)

Всерьез плакатом интересовались только жирные чайки, которые с визгливым криком пикировали на яркий цилиндр Дяди Сэма и с садистским удовольствием гадили на его гражданский призыв.

Конолли затормозил перед четырехэтажным унылым красно-кирпичным домом. У подъезда уже стояло несколько полицейских автомобилей

в боевой раскраске и карета «скорой помощи». Слава Богу, не успело слететься телевизионное воронье. Лениво толпились редкие зеваки, старухи грустно переговаривались на одесско-идишистском диалекте.

Неожиданно Полк с удивлением подумал, что ему гораздо интереснее было бы докрутить это дело с Драпкиным, чем заниматься огромным и перспективным расследованием государственного масштаба в Оклахома-Сити.

Копы на тротуаре козырнули Джордану, и они не спеша пошли на четвертый этаж. Лифта в доме не было. Уныло топали, шаркая ногами, по лестнице. Дверь в мансарду была распахнута, полицейский у входа разговаривал с суетливым человеком, судя по всему, лендлордом. Тот на быстром неправильном, напористом английском объяснял, что никаких претензий к Драпкину у него никогда не было: «…был очень тихий и исполнительный человек».

В комнате почти никакой мебели, белый чистый объем, как в пустом холодильнике. Наверняка выключенном, поскольку здесь, под крышей, стояла ужасающая жара. Жилье, похоже, существовало только для произрастания в кадке около окна огромного фикуса. Фикус-гигант захватил половину комнаты – упирался в потолок, пластался по стенам. От него нечем было дышать. Огромные жестяные листья, как лопасти вентилятора, выгоняли весь воздух из студии. Черно-зеленый колумбарийный декор для Драпкина, освободившегося наконец от своей проклятой бутылки-тюрьмы и висевшего под потолком на трубе парового отопления.

Полк удивился, каким высоким оказался в смерти Драпкин. Раньше это было незаметно – жизнь сгибала его, горбила, сутулила, жала к земле, старалась сделать меньше и неприметнее. Смерть распрямила его, и было видно, что в нем больше шести футов роста. Под его босыми синюшного цвета ногами валялся откинутый стул и домашние китайские тапки с надписью «хуида». Интересно, что по-китайски значит «хуида» – подумал почему-то Полк. Женское имя? Уют? Покой? Надо бы при случае спросить детектива Джека Чжао.

Из маленькой кухоньки вышел коронер, предупредил Джордана:

– Лейтенант, мы сможем его сразу забрать, как только вы здесь всё закончите свое… Рапорт я пришлю вечером…

Неестественное освещение на кухне от электрической лампы среди ясного дня. Видимо, Драпкину было страшно в темноте уходить во мрак. Он повесился, не выключив свет. Этот тусклый свет был ему поцелуем тьмы, последним шагом в сизую бездну тоски…

Детектив из шестидесятого отделения допрашивал соседа Драпкина:

– Вы часто встречались?

– Да, вполне естественно! – удивленно таращился сосед. – Мы ведь единственные интеллигентные люди в этой пустыне духа!

Соседа звали, как бывшего итальянского короля, – Виктор Эммануилович.

– А чем вы занимаетесь?

Тот развел руками:

– Да как вам сказать… Наверное, самообразованием… Живу на вэлфере, на работу не берут – мне ведь уже запейсят, а запейсят – это старик я для Америки… И язык не пускает… Жизнь прожигаю, одним словом.

– Может быть, имело бы смысл чем-то заняться? – поинтересовался детектив.