Раз-два-три-четыре-пять, выхожу тебя искать
Шрифт:
— Зачем же драть было сразу?
— А нечего было мне на шею садиться и ноги свешивать! — Неприязненно бросил он. — Если я его день выводил из похмелья, а второй день поил, это еще ничего не значит. Ты же здесь как жила? Неужели никогда не искала соотечественников, не вслушивалась в чужую речь, не думала, как отсюда уйти назад?
— Думала, сколько раз думала и на улице вслушивалась в разговоры, но почти все, кто окружали меня, были родом из Варбурга. А уходить и бродить по дорогам в поисках соратников одной небезопасно. Да и как их искать, плакатик, что ли, надписать «Ищу попаданцев из Росии»?
— Вот и я также всматривался и вслушивался, особенно когда в Берсхофе уже стал служить. Вечером лежу и думаю, где подсказку искать, чтоб дверь ту найти? Потому и к мужику тому кинулся, как к родному, да неудачно вышло.
— А я подумала тогда, что вы все уже ушли и выругалась в сердцах, — вздохнула я, припоминая прошедшее, — кто ж знал, что ты там подслушиваешь за дверью?
— Привычка такая еще у отца моего была, а у него от деда. Дед никогда сразу не уходил от кабинета, где подчиненные
— Тебя испугалась, ты же в камере проводил показательный сеанс мордобоя…да еще в комнате у тебя на плетку наткнулась, она вся в крови была и Конрад по дороге припугнул какими-то твоими методами, вот и решила, что ты из тех садистов, которые в любое время живут. Ну и стражники твои хороши, пропустили, разве что сами не помогли колесо тащить!
— Этим я уже всыпал по возвращении, неделю зады терли, чтоб мозги включали, — пожал плечами Рихтер. — Расслабились, мерзавцы. А плетка, кстати, не в крови была, это кожа так красится. Ну вот, получил я от тебя по голове, пролежал на полу и давай в дверь колотить, а там никто не слышит. Засов прочный снаружи, по жилому коридору днем мало кто шатается, Конрад был уверен, что я с тобой заперся, хоть и поразился, зачем я такую грязнуху к себе привел, уж больно ты выглядела…потерто, да еще шмотье твое грязное такое… Короче говоря, дверь мне открыли уже к ночи, так что погоню я снарядил с утра. Вылетели, а куда ты пошла — неизвестно. Поносились по дорогам, а потом мне как дернуло — шапка же твоя в камере осталась, значит, собак можно пустить по следу. Я — в замок, шапку отобрал у твоих мальчишек, двух собак взяли и ходу за тобой. Но ты уж больно шустрая оказалась, я даже подумал, что перепутал и ты на самом деле мальчишка, потому что женщины тут так не ходят и вообще они здесь другие совершенно. Я ведь тебя и в лицо толком не разглядел, волосы грязные, рожа чумазая, губы все потрескались, одни глаза остались, вот глаза и запомнил только. Не мальчишечьи, тут не ошибусь ни за что! А уж когда ты ушла по тропе, да по ручью, и вовсе запаниковал, что не может женщина с моей родины так хорошо знать все лесные тропинки, опять решил, что ошибся. Но уж коли шел по следу, то надо до конца дойти, чтобы потом локти не кусать, что упустил шанс. Вот и гнались за тобой до самого озера, уж думал, что все, сейчас и выясню прямо на берегу, кто ты на самом деле, а ты уже в воде плывешь и шмотки свои на голове тащишь. Правильно рассудила — здешние плавать не умеют, я бы один мог рвануть за тобой, а дальше что? А если мне все только послышалось и ты на самом деле местная уроженка? В этом случае осталось бы только связать тебя и ждать, пока эти олухи лодку найдут. Сколько ждать, день, два, пять? Словом, проследил, пока ты отлеживалась да мылась моим мылом, а уж когда локоть показала… стражники хихикают, а я улыбаюсь, как дурак, и думаю, что вот теперь найду тебя обязательно, просто обязан найти! Вернулись мы в Штальзее, Конрад молчит, а сам довольный, сволочь, что я так опростоволосился да еще два раза. Ухмыляется за моей спиной… Я Ульфа и Хогана отрядил в вольные города, пообещав им за твою поимку десять золотых, чтоб носом землю рыли, а нашли. Ульф единственный был, кто тебя в лицо видел и слышал. Ну, услал их и стал ждать известий, а сам начал трясти Вольфа и твоих парней. Что Вольф и его уголовники действительно ограбили полковую кассу, я выяснил быстро, а вот про кольцо герцогов Норсетских все молчали, как воды в рот набрали. Да, было, да, видели, но ни у кого его нет, а вся четверка показывает, что его забрала ты еще на башне, когда вы там сидели. Правда, парни этого не видели, но тут и не обязательно все видеть, зато выгораживали они тебя так, что я заподозрил в вас натуральную групповуху. Влюбились они в тебя оба, что ли? Белобрысый вроде поменьше, а уж второй вообще как петух на меня наскакивал, пока я не приложил его за непочтительность. И то еще огрызался, хоть морда вся в крови была. Вот дурак-то молодой…Сколько тебе лет? — неожиданно спросил он.
— Двадцать семь, а что?
— А Гунтеру девятнадцать, ну вполне подходит…да не сверкай глазами, мне все положено знать, даже то, что ты сама не знаешь! Еще и не такое бывает…Так, на чем это я остановился…а, на кольце! Конрад был уверен, что я ищу тебя из-за кольца, да еще от обиды на кочергу. Что до кольца, так по большому счету мне на него плевать, кто его спер и куда дел, но если найдется, то Теодор будет рад и дипломатические отношения пойдут на повышение, а это всегда лучше, чем война. Мальчишки твои столько о тебе порассказали, но все это относилось к тому периоду, когда вы шастали по лесам, а меня интересовало, как ты жила в Варбурге. Фон Дитц прислал мне подробное письмо, от которого у меня просто волосы дыбом встали.
— Будем думать, — эхом откликнулась я, переваривая услышанное от Михеля. Ну и судьбинушка у него сложилась…правда, мне поначалу тоже не шибко сладко пришлось. Он-то хоть язык знал, а я еще пока более менее стала понимать, что мне говорят, и объясняться, месяца два прошло. Спасибо Ансельму и Берте.
— Михель, а если бы я оказалась на самом деле местной уроженкой и все, что тебе сообщил фон Дитц, оказалось бы правдой, что бы ты тогда делал?
— Отправил бы в Айзенштадт, пусть там власти разбираются со своими проблемами сами, — ни задумываясь ни секунды выдал он. — Воров и убийц здесь своих хватает, чтоб еще чужих укрывать.
Меня передернуло от брезгливо-холодного тона.
— И…не жалко было бы? Женщина все-таки…
— Марта, запомни, когда в тебя втыкают нож, неважно в чьей руке он находится, ты будешь защищаться. Женщина, мужчина…какая разница? — он пожал плечами, — кто убил или ограбил твоих людей должен понести наказание и это будет наглядным примером для других. Если бы ты действительно убила своего мужа, чтобы ограбить его и сбежать с молодым любовником, тебя бы судили в любом государстве и приговор был бы одинаков везде.
— Я не убивала Фрица, клянусь! — я вспомнила прощание с мужем в полутемном сарае и сразу подступили слезы. Встав с кресла, я отвернулась и старательно проморгалась.
— Я знаю, успокойся, — мужская рука, обнявшая меня, сжала плечо в знак сочувствия. — Иначе бы не разговаривал с тобой тут. Он был убит стрелой в грудь, а ты не владеешь луком. Пошли на ужин, потом с тебя рассказ, не забыла?
Народ в трапезной уже вовсю стучал ложками, раскладывая по мискам то, что стояло в котлах на столе. Вспоминая, как и что мы ели, пока скитались по лесам, так это и вовсе царская еда. Не обращая особо внимания на жующих и чавкающих, я наложила себе кашу с какими-то приправами и кусочками непонятного мяса. Дома я эту кашу и в рот не брала, а вот тут это первая еда, которая подается практически везде и ничего, сытно.
Рихтер сел рядом, игнорируя любопытные взгляды окружающих. Поразило то, что здесь сидели одни мужчины, ах нет, на другом столе, в конце, пристроились четыре женщины, три помоложе, одна постарше. К тем, что помоложе то и дело обращались с соседнего стола, девицы хихикали, отворачивались, а та, что постарше, степенно ела, не обращая внимания на их жеманничанье. Судя по всему, там полным ходом шло заигрыванье и один из мужчин уже переместился к девицам, положив руку своей соседке на оттопыренный зад. При этом оттуда донесся взрыв мужского хохота и дробное хихиканье девиц потонуло в нем.
— Не теряют времени даром, — проследив за моим взглядом, сказал Михель, работая ложкой. — фрау Эльза — жена Зайделя, они тут уже давно живут, а девицы здесь служанки и прачки, но в любовных услугах не отказывают. Все в порядке вещей, солдаты тоже мужчины и должны расслабляться после службы, а девушки с этим очень хорошо справляются. Не вижу ничего плохого, что время от времени они уединяются по углам и койкам. Нравы тут простые, без лишних политесов и уговоров.
— У всех или только у солдат? — поддела я его, добирая кашу со дна. — Клотильда замечательная женщина, а уж кухарка и тем более. Готовить на такую ораву — это еще уметь надо.
— У всех, — Рихтер поднялся из-за стола. — Пошли давай наверх, еще успеешь насмотреться на здешние порядки. Это тебе не обед у его светлости, где все чинно сидят за своими тарелками, отпуская комплименты дамам. Разговаривают при этом о погоде, стихах, картинах, каких-то странных романах, прочитать в котором я не могу больше одной главы. При этом в зубах начинает вязнуть все, что ты ешь за столом, до чего вокруг становятся сладкими и липкими взгляды. Приходится ощупывать себя, чтобы удостовериться, что ты не муха и еще не влип в паутину. Поначалу я воспринимал это все за чистую монету, рассматривая издали титулованных особ. Но это все было красиво только издалека, — мы шли по коридору и я едва успевала за его шагами. — Очень быстро мне это набило оскомину и любой обед, который здесь начинается, как наш ужин, я воспринимал, как наказанье. Сидишь за столом и слушаешь бесконечное щебетанье, перемежаемое ахами и вздохами, и ловишь себя на мысли, что забываешь, зачем пришел. Не вижу никакой романтики в ужине при свечах, которым бредили девчонки из нашей тусовки. Посидели бы они здесь, когда копоть оседает везде, даже на волосы и в тарелки, от свечей идет специфический запах, а сами тарелки никогда не бывают вымыты до конца.