Раз став героем
Шрифт:
Исмэй скривилась:
– Мне бы хотелось, чтобы они не...
– Конечно. И я не хочу, чтобы вы сидели в окружении камер, лишнее давление совсем ни к чему. Но прежде чем войти в зал суда, вам нужно привыкнуть к мысли, что пресса там будет. Между слушаниями от вас попытаются получить заявление, не смотря на то, что всем известно, вам запрещено говорить на эту тему. Просто молчите, не произносите ни слова по пути из зала суда в комнаты, что будут отведены специально для вас. Вам не надо напоминать о том, что необходимо сохранять выдержку, вы никогда ее не теряете.
Не смотря на предупреждение, множество
– Лейтенант Сьюза, это правда, что вы лично убили капитана Хэрне?
– Лейтенант Сьюза, несколько слов о командоре Серрано, пожалуйста...
– Вот она... Лейтенант Сьюза, как это чувствовать себя героем?
– Лейтенант Сьюза, что думает ваша семья о трибунале?
Лицо Исмэй превратилось в каменную маску, за которой скрывались беспомощность и страх. Убийца? Герой? Нет, она всего лишь лейтенант, которая могла бы успешно оставаться в тени еще десяток лет. Мнение ее семьи по поводу трибунала... Исмэй не хотела об этом думать. Занятая навалившимися проблемами, она послала домой только короткое сообщение, в котором попросила не отвечать. Она не была уверена, что их переписка останется в тайне от службы новостей Семей.
Внутри зала суда находилась другая толпа камер и микрофонов. Исмэй понимала, что каждое слово, каждое мимолетное движение будут записаны и переданы на все миры. Чапин, ждавший за столом защиты, пробормотал:
– Расслабьтесь, лейтенант, вы выглядите так, как будто сами вершите суд, а не наоборот.
На каждом заседании младшим офицерам приходилось снова и снова давать показания о действиях друг друга, чтобы определить, был ли мятеж результатом заговора. Исмэй, как старшей из выживших офицеров, было предъявлено дополнительное обвинение в нарушении Устава. Чапин сказал, что это лишь необходимая формальность и большинство пунктов удастся отклонить из-за недостатка доказательств.
– К несчастью, - сказал он, - только потому что Хэрне была предателем, вовсе не значит, что остальные мятежники вне опасности. Если есть хоть какое-нибудь доказательство существования заговора, целью которого являлось восстание, до того, как стало очевидным предательство Хэрне, то одного этого факта достаточно для обвинительного приговора.
Но насколько знала Исмэй, из младшего состава никто ничего не подозревал о Хэрне и остальных. Уж она-то точно. Хэрне была немного небрежной в определенных вещах, но говорили, она талантливым тактиком и могла переписать пару "ненужных" правил во время сражения.
Исмэй снова пришлось рассказывать о назначении на Презрение, о своих обязанностях, обычных делах в свободное от службы время, за что отвечала перед офицерами, включая тех, кто был младше по званию, давала характеристику коллегам.
– И вы ничего не заподозрили о капитане Хэрне, майоре Коссорди, майоре Стэке или старшем лейтенанте Арвад?
– Нет, сэр.
Исмэй уже говорила это раньше о каждом в отдельности.
– Вам известно, чтобы кто-то другой подозревал о том, что они служат Доброте?
– Нет, сэр.
– Связывали ли вас с Довиром определенные отношения?
Мысль была настолько нелепой, что Исмэй едва ни потеряла самообладание.
–
Молчание затянулось; ее искушали объяснить, какой круг общения предпочитал Довир, но она решила не распространяться об этом.
– И вы ничего не слышали о заговоре с целью организации мятежа против капитана Хэрне?
– Нет, сэр.
– Среди офицеров или рядовых не ходило никаких слухов и разговоров?
Это было другое дело. На кораблях слухи и сплетни просто витали в воздухе. Люди судачили обо всем, начиная с еды и заканчивая нехваткой места в спортзале; люди всегда сплетничали.
Исмэй осторожно подобрала слова:
– Сэр, конечно, я слышала разговоры; люди ведь разговаривают. Но ничего такого, о чем бы не говорили на других кораблях.
Один из офицеров раздраженно фыркнул и с сарказмом заметил:
– И сколько же кораблей на вашем счету!
Чапин поднялся.
– Протестую.
– Поддерживаю, - председатель неодобрительно взглянул на офицера.
– Вы знакомы с протоколом, Тедран.
– Сэр.
Судья повернулся к Исмэй:
– Пожалуйста, уточните содержание разговоров, лейтенант Сьюза. Суд не уверен, что неопытный офицер имеет ясное представление об обычных недовольных высказываниях.
– Да, сэр, - Исмэй замешкалась, пытаясь вспомнить какой-нибудь пример.
– Когда Презрение стоял на приколе у станции, еще до моего прибытия, зона отдыха была сокращена на тридцать процентов, чтобы расширить и усовершенствовать лучевой генератор по левому борту. Это значило лишиться пятнадцати тренажеров; вообще-то их должно было быть девятнадцать, но капитан Хэрне одобрила уплотнение. Однако, за этим последовало сокращение времени занятий в спортзале, и некоторым приходилось оттуда сразу заступать на пост. Ходили разговоры, что Хэрне следует уменьшить физическую нагрузку или найти место для дополнительных тренажеров.
– Что еще?
– Ну, еще кто-то воровал из кабинок рядовых. Это доставило много неприятностей, потому что поймать вора было бы легко, если бы камеры хоть что-нибудь зарегистрировали.
– Было постороннее вмешательство?
– Глава технической службы Бэском тоже так предположил, но не смог доказать. Это продолжалось... примерно дней двадцать-тридцать... и больше никогда не повторялось. Украденные вещи не представляли материальной ценности, только личную.
Следует ли ей говорить о том, что они обнаружили после битвы во время чистки в кабинке одного из погибших? Да, ее учили, что умалчивать о чем-то все равно, что лгать.
– Мы нашли все вещи после сражения, - сказала она.
– Но человек, в чьей кабинке они находились, погиб в начале боя.
– Вы имеете ввиду мятежа.
– Да, сэр. При сложившихся обстоятельствах мы просто вернули вещи владельцам... тем, кто выжил.
Председатель что-то пробубнил, но Исмэй не разобрала его слов.
Часы тянулись медленно. Большинство вопросов имели целью определить, что ей было известно, чему она была свидетелем, что делала. В остальном же казалось, что заседатели намерены заниматься бессмысленным наведением справок. Например, какие разговоры она слышала. Они настолько увлекались, что в конце концов заходили в тупик, пока кто-нибудь ни разрывал клубок, возвращаясь к главной теме.