Разберемся по-семейному
Шрифт:
— Хорошо. Где Наташа?
— Она прислушалась к твоему совету и подыскивает себе новое жилье.
— Это хорошо, — вздохнул он. — Солнышко, как она сейчас? В полном расстройстве, я думаю?
Марина плеснула виски в стакан, положила лед и добавила содовой.
— Я не знаю, Барский. Она странная девочка. Невозможно догадаться, о чем она думает. За все время, пока мы были здесь, она практически не упоминала его имени. Когда я пробовала заговорить о нем, она уходила от разговора. Хочешь знать, что я думаю?
— Я-то, по крайней мере, и предположить ничего не могу.
— Я думаю, она просто не хочет говорить об этом ни с кем, особенно
Барский нахмурился и покачал головой.
— А что будет, если Фима вдруг вновь возникнет на ее горизонте с какой-нибудь душераздирающей историей?
Марина не скрывала своей тревоги.
— Не знаю. Но когда она думала, что осталась одна, то обзвонила все места, где он мог быть— его квартиру, дачу, друзей с которыми, он обычно проводил время. Даже его шалав. Мне об этом сказала коридорная, тут же чертовски дорогой телефон.
— Хорошо, что Бог заботится о детях и дураках. — Барский налил еще виски, допил свой стакан и закрыл глаза. Он чувствовал, как руки Марины осторожно гладят его избитое тело.
— Ты что?
— Пытаюсь сосчитать синяки.
Барский проспал все ночь, но утром он с трудом мог пошевелиться. После горячей ванны и бутылочки с бальзамом он почувствовал себя несколько лучше.
Марина заглянула в ванную.
— Слушай, ты отсюда в Америку не звонил?
— Ты же знаешь, что нет?
— Дело в том, что они хотят повесить на нас счет за телефонные переговоры долларов этак на пятьсот.
— Ну, это форменный грабеж. Собираемся, — он выбрался из ванны. — Наташа нашла себе новое жилье?
— Говорит, что нашла. В районе Речного вокзала.
Со стоном и кряхтением Барский вытерся и оделся. Из чемодана он достал пистолет, зарядил его и засунул в кобуру.
— Поехали.
— Домой?
— Сначала туда. А потом мне нужно будет заглянуть в бар. — Он взялся за чемоданы. — А где Наташа?
— Она уже уехала.
— Что-то мне это не нравится.
— Она не хотела тебя будить.
— Как же, не хотела будить! Интересно, почему она так спешила.
— А в чем дело? — спросила она его, когда они спускались по лестнице к машине.
— Не исключено, что она получила весточку от своего ненаглядного, — он сел за руль и закурил. — Честное слово, если это так, я ее хорошенько выпорю.
Марина смотрела на него с удивлением и тревогой.
— Летун вернулся, — доложил Сеня, ткнув пальцем куда-то в глубину зала. Иван Красилин сосредоточенно отдирал этикетку с пятой по счету бутылки «Левенбрау».
— Что случилось? Муж вернулся не вовремя? — спросил он.
— Заткнись и угости меня пивом. Я думал, ты уехал.
Сеня принес ему бутылку пива, а Красилин подождал, пока он отойдет.
— Тут что-то неладно. Можешь себе представить, что меня решил нанять именно наш Голландец.
— Рассказывай. Куда он собрался?
— Официально в родные Нидерланды, но попутно выяснилось, что он хочет подбить меня на «левую» незарегистрированную посадку. Он не хотел говорить куда. Я начал тянуть. Он сказал только, что это займет не больше десяти часов. Две посадки — одна на аэродром, другая — на базу. Один или два пассажира туда и обратно и груз. Утверждает, что общий вес не больше шестисот килограммов.
— Когда и откуда?
— Я ему объяснил, что я зарегистрирован как международная компания,
— Десять часов полета, — прикинул Барский. — Сколько ты делаешь в час, двести?
— Чуть меньше. Ощутимо меньше при встречном ветре. Больно у него фюзеляж большой. — Красилин сунул в рот сигарету и поджег ее. — Я ему сказал, что у меня есть другие обязательства, а потом потребовал по пять лимонов за каждый день ожидания. Он побарахтался, но выдал мне аванс за три дня.
— Ну, так ты можешь угостить меня чем-нибудь поприличнее этого. — Барский знаком показал Сене, чтобы тот налил ему стаканчик. — Что-нибудь слышал о тех, кто зафрахтовал тебя от моего имени?
Красилин со стоном расстался с деньгами, которые взял с него Сеня за выпивку хозяина.
— Что же произошло, когда Голландец вдруг решил полетать?
— Пришлось импровизировать, — ответил Красилин. — Мне кажется, это связано с какой-то шпионской акцией. Я связался с ребятами из контрразведки. Они меня благословили, и они же за мной присмотрят. Если мои пассажиры и груз окажутся достаточно занятными, я дам им знать, и они нас посадят.
— Это не годится. Ты же держишься только на том, что всегда в целости и сохранности доставляешь и людей, и груз.
Красилин ухмыльнулся.
— Если так будет продолжаться, то кое-кто может начать во мне сомневаться. Вообще-то сначала надо посмотреть, что там такое будет.
— Получил добро на операцию?
— Прямо от генерала. Кстати, тебе привет.
— Да уж, конечно.
— К телефону, шеф, — сказал подошедший Сеня.
Барский прошел в контору. Звонок был из частного сыскного агентства.
— С этим «хорьхом» не все пока ясно, — сообщил детектив. — Канарис попользовался им лишь с месяц, машина постояла в его гараже, пока хозяина не расстреляли, затем она принадлежала миссии Красного Креста, которая бросила все и слиняла во время наших бомбежек. Потом машина перешла в руки советского коменданта восточной части Берлина, в 1949 году переехала в Москву и вместе с хозяином угодила под арест (у бывшего коменданта жена оказалась еврейкой, а вдобавок ко всему еще и стоматологом, ее угораздило чересчур болезненно выдернуть зубик у сынишки наркома и тот обвинил ее в участии в «заговоре врачей»). Всю семью быстренько расстреляли, но через год амнистировали, а имущество выставили на распродажу среди аппарата Старой площади. Тогда-то машину и приобрел зампредисполкома области, Григорий Степанович Бурмашев. Примерно через год она была зарегистрирована на его имя, и в интересующее вас время, 26 апреля 1966 года, владельцем был он. Бурмашев умер в пятьдесят девятом, угодив в тюрьму за взяточничество, но конфисковать у него ничего не сумели, потому что он архимудро все свое имущество записывал на имя жены и родственников. Но его вдова еще жива. За ней никаких грехов не числится, кроме того, что над ее домом развевается красный флаг и во дворе вечно гремят совковые гимны. Кстати, семейство очень зажиточное. Наворовали на сто лет вперед, думаю, еще и внукам останется. Большой дом в Колоколамске. Как вы и сказали, они продали машину в шестьдесят седьмом. Потом ей владел завмаг, которого шлепнули в шестьдесят восьмом, потом художник, которого взяли за наркоту в семьдесят третьем, потом руководитель спортобщества «Трудрезервы»…