Разбитый Адам
Шрифт:
По сути никогда и не было по-настоящему идеологически последовательных либералов. Во все времена либералами были аккуратные прагматики, слишком посредственные и трусливые, чтобы однозначно принять ту или иную сторону, следуя до конца всем отсюда вытекающим последствиям.
Пришлые евразийские князья всегда стремилась интегрировать свои либеральные взгляды в сеть духовных смыслов Евразии. Прикрыть их, создать вокруг исповедуемых ими идей смысловую буферную зону. С некоторых пор это перестало быть проблемой, потому что примерно с 25-ого века Церковь
Вот уж умеют плести сети, пауки…
В результате, главная религиозная инстанция Евразии стала представлять из себя симбиоз церкви и штаба тайной полиции. Такой она дожила и до Багрового шара.
Теперь, когда Земля докатилась до лунки небытия, смысл этой многотысячной организации повис в воздухе. Где гарантии, что в виртуальном мире Утилитрониума «работникам церкви» уготованы места лучшие, чем для хлыстов? Здесь нет иллюзий насчет протянутой Центром «руки примирения».
А пока паучья сеть Цивилизации рвется на глазах, «огненный» Илия убеждается, что секта «Мздование» встала на верные рельсы и может действовать самостоятельно.
Настал переспелый август и принес в себе горький, осенний апельсин 2655-го года. Илия поручает ведение дел секты своему духовному отцу - Аполлинарию Дохову. С группой верных товарищей, а также подающим надежды новобранцем по имени Агат[1], Илия отправляется в Центр под видом хлыста-иммигранта.
В посольстве Центра в Новой Москве сообщники заполнили все нужные документы, в которых признали себя лояльным либеральным идеалам Цивилизации. Стоит ли чего-то клятва в богооставленном мире?
Через две недели Илия и его группа получили все необходимые документы для посадки на один из предоставленных Центром авиалайнеров. «Америка, жди меня, сучка!» - думает Илия вновь одевая очки в роде авиаторов, чтобы в нем кто не узнал проповедника с Площади Откровения. Этой меры предосторожности достаточно при всем хаосе организованной Цивилизацией иммиграции рабов.
Пахнущий ладаном анонимус садится на скамью грузового отсека самолета, теснясь с другими хлыстами. Но знал бы он, чем будем пахнуть его шея после первой же проповеди в логове зверя…
Гарью.
Авиационная переброска хлыстов в Земной Рай происходит почти в аварийных условиях. Аэропорты Евразии никогда так активно не использовались. Большинство из них полуразрушены.
Те, кому это удобней (правда, такого понятия у хлыстов нет), также могут перебраться на корабле с Восточного берега Евразии. В середине третьего тысячелетия на этих территориях образовались города-миллионники.
По прибытии в Цивилизацию евразийских иммигрантов отправляют в концентрационные лагеря, обустроенные по меркам хлыстов с большим комфортом (такого понятия у хлыстов тоже нет). Камеры, конечно, коллективные, иначе у хлыстов могла бы начаться истерия, от пяти до двадцати пяти человек.
Через три месяца, т.е. в середине октября, общее число хлыстов-иммигрантов
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В субботнюю ночь в штабе мздователей все еще горит свет. В непроницаемой черноте умирающие листья бросает осенний ветер. Тревожные мысли не оставляют ум духовника Илии – Аполлинария Аристарховича Дохова. Почти целый год Кровавое Солнце растет в своем всепожирающем охвате. Климат заметно становится суше. Катастрофа неизбежна.
«Вот и настало время, о котором так грезил Илия» подумал Аполлинарий.
Он припал к иконостасу и начал сухо медитировать на Предвечный труп, читая слова черной меланхолии.
Под самое утро, когда сон истончился настолько, что исчезла граница между видениями и явью, Аполлинарий услышал голос.
«Вскипит кровь мученика. И утроба земная сотрясется. Вопли крови поднимут тех, кто почил в земле и овладеют живыми. И те, и другие объединятся вокруг Меня, Бога Живаго. И Я, Живой Бог, поведу людей на Последнюю войну. Не будет умерших. Но будут спасенные.
Аполлинарий! Жди, когда тронется лед».
Духовный отец Илии проснулся и растерянно принялся гладить бороду.
«Самое главное не сказал ты мне! Кто оденет царскую шапку?» - подумал Аполлинарий в отчаянии.
«Очевидно одно. С неба жадно взирает багровое око. ЗАПЕКШИЙСЯ ШАР ХОЧЕТ УТОПИТЬСЯ В КРОВИ».
Покаяние
Густой, неестественно розовый рассвет пробивается сквозь остывший туман и запотевшие окна. В кабинете Аполлинария раздается звонок. Не успев очнуться от тревожных сновидений, духовник Илии, нажимает на кнопку ответа. С виду раритетный телефон показывает голографическое изображение секретаря.
– Слушаю…
– Аполлинарий Аристархович, к вам… директор.
– Что? Сам Герман Придиус? Ко мне?
– Да. Впустить немедленно?
– Конечно.
Аполлинарий поднялся с кресла, размялся, зажег свечу у иконостаса в красном углу, включил на лэптопе компиляцию католической духовной музыки.
В дверях показался человек лет 50 в костюме, с гелем приглаженными волосами и внимательными глазами. Странная улыбка у него на лице. К пиджаку приколота небольшая шестиугольная звездочка. В руках он держит долгополую кожаную шляпу.
– Я вот… отдал плащ да так и прошел со шляпой… - с не характерной виноватой интонацией проговорил директор.
– Что вы, пустяки. Присаживайтесь. – сказал Дохов и положил шляпу на комод.
– Лучше постою.
– Гм. Господин директор, - присаживаясь сказал Аполлинарий, - это такая честь… Чем обязан?
– Аполлинарий Аристархович, мы не первый год коллеги. Я буду говорить прямо. Вы заменяете Илию в вашей новой организации… «Мздование» она называется? Громко. У меня к вам очень серьезный разговор.