Разбойничья злая луна
Шрифт:
— Куда? — грозно спросил Ар-Шарлахи. Винный погребок был заперт по его приказу.
Разбойничек обмер и чуть не выронил оба кувшина.
— Алият, — вымолвил он наконец.
— Алият?.. — Ар-Шарлахи нахмурился и недовольно посопел. Может быть, так оно и лучше… Главное, чтобы из своей каюты не выходила. А там, глядишь, проспится — успокоится малость…
— Ладно, неси, — разрешил он наконец. — Хотя постой… А сам почему выпил?
Разбойничек округлил большие выразительные глаза и потряс истово обоими кувшинами.
— Заставила… —
— Ладно, иди куда шёл! — Ар-Шарлахи безнадёжно махнул рукой. — Только сам больше — ни капли, понял? Скажи: я не велел…
С этими словами он проследовал в свою каюту и, с маху повалившись на низкое ложе, перевернул песочные часы.
— «Я не велел», — злобно проворчал он, передразнивая сам себя. Можно подумать, она его и впрямь послушает!..
Ар-Шарлахи не беспокоили довольно долго. Он уже в третий раз перевернул часы, когда в дверь постучал Ард-Гев.
— Там Лако у борта, — сообщил он. — Спрашивает, как дела.
— А, Лако! — Мигом воскреснув, Ар-Шарлахи привскочил на ложе. — Зови его сюда… Кстати, а как дела?
Ард-Гев уныло шевельнул густой бровью… Однако, как это ни странно, особого беспорядка на «Самуме» Лако не нашёл. Взрыв брани последовал лишь единожды, когда на глаза ему попался неумело припрятанный кувшин с вином, тут же и разбитый об голову хозяина. Дело, видимо, было в том, что команда «Самума» состояла в основном из бывших матросов да каторжан, а не из коренных разбойничков, как на «Белом скорпионе». Вот тех утихомирить и впрямь было трудно.
Проводив Лако, Ар-Шарлахи решил на всякий случай заглянуть к Алият, втайне надеясь, что та уже упилась с непривычки и спит. Не дойдя трёх шагов до дверцы её каюты, он вдруг остановился. В каюте задыхались и ворочались.
— Ещё! Ещё!.. — злобно рычала Алият. — Ну!.. Давай!.. Сильней!..
«С ума сошла…» — облившись холодным потом, подумал Ар-Шарлахи и рванул дверцу, вдобавок даже не запертую изнутри.
Как он и предполагал, в убывающем сером свете из небольшого иллюминатора глазам его представился шевелящийся на ковре складчатый ворох белой ткани, из которого сияли круглые, как злые луны, женские колени и ёрзающий между ними тощий мальчишеский зад.
— Вы что? — шёпотом завопил Ар-Шарлахи, захлопывая за собой низкую дверь. — Хоть бы засов задвинули, дурачьё!..
Разбойничек вскочил, явив мужские достоинства солидных размеров, и уставился на главаря белыми обезумевшими глазами. Попятился, ткнулся лопатками в стену, и вдруг в руке его возникло узкое лезвие ножа.
Теперь уже испугался Ар-Шарлахи. Секунду они молча смотрели друг на друга. «А ведь кинется сейчас…» — упала мысль.
— Н-ну… Где ты там?.. — пьяным грубым голосом спросила Алият и заворочалась, пытаясь подняться.
— Дай! — отрывисто приказал Ар-Шарлахи, протягивая руку.
Разбойничек вздёрнул задрожавшую
— Дай нож! — как можно более властно повторил Ар-Шарлахи и шагнул вперёд, хотя сердце взмыло и зависло от страха.
Продолжая глядеть главарю в глаза, разбойничек улыбнулся шало и бессмысленно, потом всхлипнул и одним движением перерезал себе горло.
Глава 20
Самые преданные
Два рослых угрюмых разбойника сидели прямо на полу под задвинутыми деревянными засовами кормового люка. Вообще-то, конечно, на страже положено стоять, а не сидеть, однако стоять им ещё было трудновато, а приближение проверки они бы услышали издалека. Тонкие переборки корабля не только пропускали звук, но, казалось, ещё и усиливали его. Да и охранялись-то, в конце концов, не внешние подходы к люку (это уже дело палубных), а именно внутренние — на тот случай, если вдруг какой-нибудь разбойничек, жаждущий разжиться кувшином, попробует покинуть корабль.
Жёлтый неподвижный язычок огня из глиняной плошки опылял слабым светом тяжёлые лбы, складки белых плащей и лежащий вдоль переборки длинный, закатанный в ковёр предмет.
— Зря только маемся… — проворчал один из разбойников, огромный детина с вывороченными красными веками. — Никто сюда теперь не сунется. Как услышали, что случилось, мигом прижухли…
— Да-а… — подавленно протянул второй, поглядывая на то, что было закатано в покрытый чёрными пятнами ковёр. — Слушай, Горха, а чего он тут лежит вообще? Вынести да похоронить.
— Не положено таких хоронить, — недовольно отозвался Горха. — Вот выйдем в пустыню — там и сбросим из люка… Ну сам подумай, на бабу главаря сучок поднять — это как? За такое, знаешь, в песок зарывают… Так что, считай, правильно он сделал, что глотку себе перехватил…
— Да?.. А я слышал, он на Шарлаха с ножом кинулся, ну и тот его…
— Кто? Он? — Горха презрительно покосился на ковёр. — Вот уж не поверю…
— А ещё… — Разбойник огляделся на всякий случай и понизил голос. — Ещё, говорят, она его сама в каюту затащила… Вроде врать не будут, переборки тонкие, всё слышно…
Горха кашлянул.
— Даже если так, — сурово сказал он. — Голову-то на плечах иметь надо!.. Это же Алият! Это баба Шарлаха!.. Если жизнь дорога, обходи подальше…
Где-то впереди за несколькими переборками возник пьяный гомон, прорезаемый лающим голосом носатого Ард-Гева.
— Ещё привезли, — заметил разбойник. — Так, глядишь, к утру вся команда будет в сборе… А если кто до утра не сыщется?
Горха пожал широкими мосластыми плечами:
— Значит, в Туркле останется…
Шум изменился. Лихие пьяные выкрики сменились возгласами удивления, и гомон пошёл на убыль. Голоса теперь звучали приглушённо и опасливо.