Разбойничья злая луна

Лукин Евгений Юрьевич

Разумеется, Айча мог бы и догадаться, что досточтимый Хаилза не собирается его атаковать, но, когда тебя берут в клещи два боевых корабля, немудрёно потерять голову. Вдобавок при виде каравана разбойнички тут же обвинили во всём своего нового главаря, начисто забыв, что сами и подбивали его к бунту. Новой резни на борту «Самума» не последовало лишь благодаря стремительности, с которой досточтимый Хаилза пошёл на сближение.

Сам он поначалу тоже был сбит с толку, когда «Самум» вдруг выкинул чёрный вымпел, моля о пощаде. Всё прояснилось лишь после того, как на «Саламандру» доставили избитого в кровь Айчу, который и

поведал Хаилзе, что произошло. Досточтимого от таких новостей едва не хватил удар. Нельзя сказать, чтобы он с восторгом ждал встречи с новоиспечённым караванным Ар-Шарлахи, но приказы государя, как известно, не обсуждают… Хаилза был мужественный человек и старый воин, но стоило ему помыслить о гневе Улькара, как мужество немедля покинуло караванного.

— Что значит оставили в пустыне?.. — прохрипел он, хватая Айчу за скомканное полотно на груди. Тот лишь отворачивал в ужасе лицо, разбитые губы его тряслись. — Мятежники! Дважды мятежники!.. Где? Где вы их оставили?..

Айча сказал. Досточтимый кинулся к карте, вгляделся и издал стон. Шарлах вместе со своей женщиной (впрочем, она-то Хаилзу интересовала меньше всего) вот уже день как мертвы. Пустыня убивает быстро. Тем более — в полдень.

— Вода… — каркнул он, вскидывая выкаченные, в кровавых прожилках глаза. — Вода — с вами?..

— Да, досточтимый… — торопливо и невнятно ответил Айча.

Хаилза задумался. Сердце так и подталкивало караванного сделать очередную искреннюю глупость, а именно — казнить бунтовщиков (дважды бунтовщиков!) на месте и идти с водой в Харву. Но это была бы его последняя искренняя глупость. Позавчера он получил послание от племянника, досточтимого Альраза, в котором тот прямо сообщал, насколько всё серьёзно, и, зная нрав дядюшки, заклинал доставить Шарлаха в Харву целым и невредимым.

Спуститься к югу и отыскать оба трупа?.. Ещё неизвестно, удастся ли их найти. Брошенные в пустыне всегда пытаются выбраться и спастись, даже если сознают всю бессмысленность этой попытки… Да и вряд ли труп будет полноценной заменой живому разбойнику.

Брезгливым жестом досточтимый велел увести мерзавца и вновь развернул послание Альраза. Да, судя по всему, племянничек и сам был сильно встревожен… И к чему, например, вот этот намёк? «Мы настолько ничтожны перед ликом непостижимого и бессмертного, что мало чем отличаемся друг от друга». Иными словами, у государя плохая память на лица. А Улькар виделся с Шарлахом (пишет племянник) всего один раз, и разбойник при этом повязки так и не снял…

Досточтимый Хаилза хлопнул в ладоши, и дверь приоткрылась.

— Привести сюда этого… из трюма… — недовольно приказал караванный.

Вскоре, бренча лёгкой стальной цепью, ввели пленника. Тот был по обыкновению хмур. Не глянув даже на досточтимого, уставился куда-то в угол. Обижался.

Мановением руки Хаилза отпустил стражу. Встал, подошёл безбоязненно вплотную, пристально всмотрелся.

— Дорога ли тебе жизнь, почтеннейший? — негромко осведомился он наконец.

Разбойник моргнул и уставился на караванного. Снова обиделся, отвёл глаза, потом еле заметно кивнул.

— Вот и отлично, — всё тем же тихим, напряжённым голосом продолжал Хаилза. — Тогда слушай меня внимательно. Сейчас мы идём в Харву. Там ты предстанешь перед государем. Как тебе при нём надлежит себя вести, я объясню. Но, главное, запомни: ты — Шарлах.

Детина вскинулся

и воззрился на караванного злобно и недоверчиво:

— А я и есть Шарлах!

— Вот и отлично, — глядя ему в глаза, тихо повторил Хаилза.

Глава 40

Сорок дней бессмертия

Ему уже несколько раз казалось, когда они выбирались на гребень очередного бархана, что на колеблющемся горизонте прорисовалась блёклая серо-зелёная полоска — стелющиеся над песками заросли корявых, скудно оперённых узкой листвой стволов. Пусть зыбкая, но всё-таки тень, а если повезёт, то и вода… Колодец… Однако полоска пропадала, помаячив малое время. То ли просто померещилась от зноя, то ли это был мираж. Алият и Ар-Шарлахи брели молча, загребая песок и через силу процеживая раскалённый воздух сквозь ткань повязок. Они знали, что к вечеру солнце всё равно убьёт их обоих. Ар-Шарлахи уже дважды падал, жалея лишь об одном: что никак не может потерять сознания. И оба раза Алият поднимала его пинками по рёбрам. Потом начался бред. Навстречу, увязая в пышущем песке, шли мёртвые: голорылый погонщик, зарубленный во время бунта, синелицый сутулый Рийбра, молоденький разбойничек с перерезанным горлом, грузный прихрамывающий Ар-Маура, Кахираб в белоснежном балахоне с крохотным пятнышком засохшей крови на груди… Тианги, Горха, Лерка, ухитрившийся утонуть в море… Корчился, поднимаясь, сожжённый в уголь оставшийся безымянным каторжанин. Все они останавливались, поравнявшись, и, стараясь не поворачиваться к Ар-Шарлахи спиной, пропускали его чуть вперёд, а сами брели следом.

— Ничего… — бормотал он или принимал обрывки мыслей за собственное бормотание. — Доберёмся… Дойдём как-нибудь…

Пешком к морю… А там дождаться ночи — и по блистающей лунной дороге… к предкам… к матери-верблюдице…

Потом он почувствовал жжение сквозь полотно балахона и понял, что, наверное, давно уже лежит на пологом песчаном склоне в двух шагах от гребня бархана. Алият нигде не было видно. Должно быть, отстала или свалилась ещё раньше… Попытался повернуть голову, и тут тяжкая пята безумного солнца опустилась и вмяла его в песок. Сознание наконец-то покинуло Ар-Шарлахи.

Однако ненадолго. Вскоре он почувствовал, как его повёртывают навзничь, и через силу приоткрыл глаза. Над ним склонялись два маленьких, с кулачок, личика, сморщенных и чёрных, как нефть. Как сожжённое в уголь дерево.

— Нганга… ондонго… — едва разорвав спёкшиеся губы, прохрипел он и снова впал в забытьё.

Чёрный колдун Мбанга лечил их какими-то зельями, бормоча при этом всхлипывающие и взрыкивающие заклинания. И всё-таки главным лекарством была вода, прохладная и свежая. Должно быть, где-то в зарослях в самом деле таился известный одним лишь туземцам колодец.

На второй день, когда Ар-Шарлахи почувствовал себя настолько окрепшим, что рискнул подняться на ноги, Мбанга велел ему прийти ночью в круг идолов. Алият такого приглашения не получила. По всей видимости, женщинам в святилище делать было нечего.

Снова горел, трепыхался на слабом ночном ветру костерок, трогая бликами свирепые резные морды с вымазанными старой кровью вывороченными губами, и чёрный колдун Мбанга, как и в прошлый раз, долго молчал, прежде чем вдохнуть первое слово. Ар-Шарлахи терпеливо ждал этого момента и всё же вздрогнул, когда оно прозвучало.