Разбойничья злая луна
Шрифт:
– Ну и как тебе, Гриша, у нас?
И знаете, что мне на это ответил Гриша Прахов? Он как-то странно посмотрел на меня и тихо проговорил:
– Какие вы все разные…
И больше я ему вопросов не задавал. Ну его к чёрту с такими ответами!..
Да и торопился я тогда – хотел ещё забежать в универмаг к Ирине, договориться, что делаем вечером. Быстро одевшись, я закрыл шкафчик, но взглянул на Гришу Прахова – и остановился.
Гриша надевал просторную, застиранную почти до потери цвета… Нет, не рубаху. Я не знаю, как это называется. То, что он в конце концов надел, не имело
Затем Гриша погрузился в штаны. Штаны эти, наверное, не одна канава жевала. Они были коротки и всё норовили упасть, пока Гриша не перетянул их по талии верёвочкой, сразу став неестественно широкобёдрым.
Пиджак был тесен и сгодился бы разве что для протирки деталей. Напялив его, Гриша выдохнул и с хрустом застегнул треснувшую пополам единственную пуговицу.
Снова полез в шкафчик и достал оттуда… Ну, скажем, обувь. Оба каблука были стоптаны, как срезаны, причём наискосок – от внутренней стороны стопы к внешней.
Надев эти отопки прямо на босу ногу, Гриша закрыл шкафчик и тут только заметил, что я на него смотрю.
– Так я пойду? – встревоженно спросил он.
Я кивнул.
Рискуя вывихнуть себе обе ступни, Гриша Прахов неловко развернулся в узком проходе и, нетвёрдо ступая, направился к выходу между двумя рядами шкафчиков.
Я застегнул куpтку и вышел следом. Пересменка кончилась, в раздевалке уже никого не было. Только у входа в душевую стоял Сталевар с полотенцем через плечо. Вытаращив глаза и отвесив челюсть, он смотрел на дверь, за которой, надо полагать, только что скрылся Гриша Прахов.
Глава 2
Пройдя через стеклянный кубик проходной, я увидел Люську. Куртейка на ней – импортная, джинсы – в медных блямбах, на скулах – чахоточный румянец по последней моде. Не иначе жениха поджидает.
– Ты что же это передовиков обхохатываешь? – грозно сказал я. – Смотри! Ещё раз услышу – премии лишу.
Люська запрокинула голову и рассмеялась:
– Ой! Передовики! Раз в жизни Сталеваp на пьянке не поймался – так уж сpазу и пеpедовики!..
Выпрямить ей нос – цены бы девке не было. А если ещё и норов укоротить…
– А что ж ты думала? – суpово спpосил я. – Не пойман – значит пеpедовик!.. С тебя ещё за пpостой вычесть надо. Из-за кого мы сегодня лист в куpилку сбpосили? Не из-за тебя, что ли?
– Эх ты! – поpазилась Люська. – Это как же?
– А так! Новичок как тебя увидел – у него тут же пpобки и пеpегоpели. И так вон ничего не соображает, а тут ещё ты со своим краном…
Вместо ответа Люська изумлённо округлила глаза. Это мне очень напомнило недавний взгляд Сталевара, и я обернулся.
Вдоль бесконечно длинной Доски почёта, рассеянно посматривая на портреты, ковылял на подворачивающихся каблуках Гриша Прахов. С ума сошёл! Через первую проходную – в таком виде! Свободно ведь могли на выходе взять – и в ментовку…
– Ой!.. – потрясённо выдохнула Люська. – Что это на нём?
– Тихо ты! – цыкнул я. – Не мешай…
Гриша Прахов как раз проходил мимо моего портрета. Покосился равнодушно и не узнал. Да и немудрено.
Дальше был портрет Люськи. Гриша вздрогнул и медленно повернулся к стенду лицом.
– Всё, – сказал я. – Готов. Завтpа он точно кого-нибудь листом пpишибёт. По-моему, тебя, Люсенька, увольнять пора.
Люська заморгала и уже открыла рот, чтобы отбрить меня как следует, когда над ухом раздался знакомый ленивый голос:
– Это кто ж тут у меня девушку отбивает?
Сверкающая улыбка в тридцать два зуба, а над ней радужные фирменные очки в пол-лица. Валька Бехтерь из Нижнего посёлка. Ну-ну… Люське, конечно, видней.
– Отчего же не отбить? – говорю. – День-то какой!
Улыбается Валька Бехтерь. Весело улыбается. Широко.
– Да, – говорит. – Ничего денёк. Солнечный…
Что-то мне в его голосе не понравилось, и, зная про наши с Бехтерем отношения, Люська быстренько подхватила его под руку:
– Ну ладно, Миньк! Привет!
– Привет-привет, – говорю. – До встречи, Люсенька.
Бехтерь при этих моих словах, естественно, дёрнулся, но она уже буксировала его в сторону троллейбусного кольца… Правильно он делает, что очки носит. А то разнобой получается: улыбка наглая, а глаза трусливые…
Тут я вспомнил про Гришу Прахова и обернулся. Перед Доской почёта было пусто. Уковылял уже…
Весна, помню, стояла какая-то ненормально ранняя – середина апреля, а тепло, как в мае. До универмага я решил пройтись пешком, через сквер. Почки на ветках полопались, ясно белеет сквозь зелёный пух кирпичная заводская стена… А сейчас из-за поворота покажется моя скамейка. Краски на ней – уже, наверное, слоёв семь, а надпись всё читается: «НАТАША». Сразу видно: от души человек резал, крупно и глубоко. Это я – когда в армию уходил. Целую ночь мы с Наташкой на этой скамейке просидели… Там ещё дальше было «Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ», но теперь уже всё состругано. Это когда я из армии вернулся и узнал, что Наташка месяц назад замуж вышла…
Я миновал поворот и увидел, что на моей скамейке, опустив голову, сидит какая-то женщина, а рядом играет малыш в комбинезончике. Капюшон её плаща был откинут. Светлые волосы, капризные детские губы…
На скамейке сидела Наташка.
Не дожидаясь, пока она повернёт голову в мою сторону, я перескочил через чёрные нестриженые кусты и беглым шагом пересёк газон у неё за спиной.
Я вот почему так подробно об этом рассказываю: не задай я тогда стрекача – и не было бы всей этой истории. Завтра утром Валерка сплавил бы Григория на шестой пресс, а послезавтра я бы о новичке и думать забыл.
…Очутившись в другой аллее, долго не мог отдышаться. От злости. Чтобы Минька Будаpин от кого-то убегал и чеpез кусты пpыгал!.. Разве что от милиции – и то по молодости лет… Это от меня всю жизнь бегали… Нет, ну в самом деле! Кто кого бояться должен? Можно подумать, это не она замуж вышла, можно подумать, это я жену из армии привёз!
Вот тут-то мне и попался под горячую руку Гриша Прахов. Задумчиво глядя себе под ноги, наше чудо в перьях брело по соседней дорожке.
– Гриша!
Он оглянулся с испуганно-вежливой улыбкой.