Разбойник и леди Анна

Уэстин Джин

Джон сел напротив Анны и протянул к ней руки, которые она с радостью приняла.

– Миледи, – сказал он, внимательно вглядываясь в ее лицо, – здесь мы должны остаться на некоторое время.

– Я думала, мы вернемся в Уиттлвудский лес.

– Нет, – решительно возразил Джон, – по крайней мере пока не уляжется шум. Уэверби снарядит целую армию, чтобы патрулировать Оксфордскую дорогу.

Он прикрыл глаза, собираясь с мыслями, потом снова открыл их.

– Нам нужен друг, способный укрыть нас на несколько дней. Подумайте хорошенько. Пока

еще не поздно, вы, возможно, передумаете. Возможно, вы не знаете тех опасностей, которые вам грозят.

Она перебила его:

– Знаю. Я знаю все, что мне нужно знать. Я остаюсь с вами, и это для меня важнее всего на свете.

– Но, миледи, – сказал Джон, – разве вы забыли ваш обет безбрачия?

Прежде чем она успела ответить, никем не управляемые кони рванули вперед, карета рванулась за ними, и от толчка Анна упала перед ним на колени.

Он потянул ее за руки, пытаясь поднять, но она воспротивилась.

– Нет, – крикнула Анна, – позвольте мне остаться коленопреклоненной и усмиренной вашей отвагой.

– Чепуха, – ответил Джон, поднимая ее. – Сядьте рядом со мной. Я хотел бы, чтобы вы всегда оставались рядом со мной, если бы только это было возможно.

Она со вздохом склонилась к нему:

– О, Джонни, возможно, я раскаюсь в своих словах, но с вами я хочу быть серьезной, кающейся и умоляющей.

– Нет, моя прелесть, – ответил Джон, и в голосе его прозвучало нечто такое, что повергло Анну в трепет. – Вы никогда не раскаетесь в том, что сказали сейчас.

Джон откинулся на сиденье кареты, продолжая дерзко и насмешливо улыбаться. При виде этой улыбки Анна испытала непреодолимое желание коснуться губами его губ.

Анна не могла вспомнить, сколько времени прошло с того момента, когда ей захотелось поцеловать Джонни. Должно быть, достаточно много, потому что она была слишком хорошо воспитана, а леди высокого происхождения никогда не позволяет, себе вольностей с мужчиной в темной карете, остановившейся на людной улице, вне зависимости от того, что она ощущает в нижней части тела.

Когда наконец ее губы нашли его теплый влажный рот, он, казалось, не удивился и даже не обрадовался, просто позволил ей изучать его, сколько она пожелает. Но ей не удалось сразу же осуществить свое желание навеки запечатать его улыбку поцелуем. Каким-то непостижимым образом ее язычок проник в его рот и встретил его полную готовность подчиниться. Потом его руки проникли под ее плащ и обхватили ее груди.

Анна раздвинула полы его промокшего камзола, и ее пальцы заскользили по коже, едва прикрытой тонкой летней рубашкой, теперь уже почти высохшей.

Испуганная, она отпрянула, тяжело дыша.

– О, Джонни, у тебя лихорадка? – спросила Анна и дотронулась тыльной стороной руки до его лица.

– Это лихорадка желания, Анна. А теперь снова произнеси мое имя. Мне нравится, как оно звучит в твоих устах.

Она с радостью согласилась доставить ему это удовольствие и несколько раз произнесла его имя.

Отчаянным усилием воли Джон Гилберт

прервал это занятие и выглянул на улицу сквозь занавески кареты. Должно быть, он рехнулся, если был недалек оттого, чтобы заняться любовью с Анной в карете Уэверби, на дверце которой красовался его герб. Стража в каждом приходе и констебли будут их искать.

Он открыл дверцу и спустил подножку со ступеньками.

– Анна, это единственное место в Лондоне, где мы можем остаться до тех пор, пока не утихнет шумиха. Второе – воровской притон в Саутуарке, но я не рискнул бы вести тебя в такой вертеп.

– И что же это за дом?

– Он принадлежит Нелл Гвин. Она нас укроет и сочтет это веселой забавой.

– Твоя любовница?

– Мой друг.

– Влюбленный друг. Ты ведь не станешь этого отрицать?

– Не стану, потому что когда-то это было правдой.

Он выпрыгнул из кареты на булыжную мостовую и помог выйти Анне.

Дождь не прекращался. Джон принялся дубасить в парадную дверь Нелл Гвин. Наконец послышался сонный голос, спросивший, что у него за дело в столь поздний час.

– У дверей ожидает друг, – сказал он.

– Что за друг?

– Хозяин Уиттлвуда.

Дверь открылась, и на пороге появился старый слуга с фонарем.

– Джон Гилберт, сэр! Приятно видеть вас живым и невредимым. Мистрис Гвин рассказывала мне, как вам удалось избежать петли на Тайберне.

– Теперь, когда моя шея цела, я и эта добрая леди нуждаемся в приюте, Уильям. Скажи Нелл, что я тут стою под дождем перед ее дверью.

– Но мистрис нет дома. Она выехала за город со всей труппой Королевского театра, спасаясь от чумы. Я не могу предложить вам остаться здесь.

Джону не хотелось запугивать слуг, но этот случай был особенным.

– Что сказала бы твоя хозяйка, если бы узнала, что ты закрыл дверь перед носом друга, оказавшегося в беде?

Старый привратник проворчал что-то, распахнул дверь и высоко поднял фонарь, освещая лестницу на галерею.

– Вы ведь помните дорогу, мастер Джон, – сказал он, лукаво оглядывая Анну.

Джон ответил кивком, почувствовав, как замерла Анна и как ей неприятно находиться в доме Нелл.

– Добрый Уильям, пусть грум отведет карету в сарай и устроит лошадей в конюшне. – Он сунул Уильяму золотой. – Позаботься, Уильям, чтобы принесли подогретого вина с пряностями, хлеба и фруктов.

Джон повел упирающуюся Анну вверх по лестнице в спальню Нелл, обитую собранной в складки льняной тканью, с гобеленовым пологом ярких цветов над кроватью, а также турецкими коврами везде, что придавало комнате вид восточного сераля. На стульях и постели в беспорядке валялись платья, видимо, Нелл собиралась в спешке.

Анна дважды обвела комнату взглядом, и ее охватил гнев.

– Я не желаю здесь оставаться. Как ты можешь подвергать меня подобному унижению?

– Я усталый разбойник. Ты лишила меня сна, Анна. С тех пор как мы встретились, а это было добрых две недели назад, я не спал ни одной ночи.