Разбойник и леди Анна

Уэстин Джин

– Я думала, слухи о чуме преувеличены, – сказала Анна, – но поглядите, доктор, на всех дверях кроваво-красные распятия.

Они повстречали констеблей с хлебом, оставлявших по караваю возле каждого помеченного дома. У одной двери мертвец с белым лицом, застывшим в предсмертном крике протеста против тьмы, в которую он погружался, сидел, прислонившись спиной к стене, в ожидании повозки, которая должна была доставить его к общей могиле, где хоронили умерших от чумы, которым предстояло остаться неизвестными и неоплаканными.

Это было все, что живые, возможно, с чувством стеснения и скорби, могли сейчас сделать для него, прежде чем разделят его безвестную судьбу.

Анна в ужасе уставилась на тело и смотрела на него до тех пор, пока доктор не потащил ее за руку дальше.

– Смерть не есть зло, она естественное явление, – сказал доктор. – Даже моя дорогая миссис Уиндем сошла в могилу через час после того, как разрешилась от бремени.

– Соболезную вам.

– Зло таится в живых, леди Анна. В прошлом году я был в Амстердаме, где чума унесла более двадцати тысяч. Стыдно сказать, но врачи бежали из города, как и здесь.

– А как поступите вы? – спросила Анна.

– Доктор мало что может сделать против эпидемии чумы. Но я не стану убегать и не стану осуждать тех, кто ест редис, пьет крепкое пиво и держит ручных голубей.

В голосе его звучало презрение.

Они шли очень быстро, и Анна остановилась перевести дух.

– Значит, вы вовсе не шарлатан.

– Возможно, только отчасти, но я беру хорошую плату за свои труды. Можете в этом не сомневаться. У меня есть несколько средств, облегчающих страдания.

Некоторое время Анна яла молча, сжимая рукоять своего итальянского кинжала, чутко прислушиваясь к звуку шагов, хотя в этот час улицы были пусты, если не считать шнырявших в темноте крыс.

– Вы меня не одурачите, доктор Джосая Уиндем, – сказала наконец Анна. – Я навсегда запомню вас как доброго и отважного человека.

Анна направилась в переулок позади собора Святого Павла и остановилась возле элегантного лондонского дома своего дяди. У дверей дома сновали слуги непрерывной цепочкой, грузя коробки и ящики в большую повозку.

– Похоже, – сказал доктор с гримасой недоверия, – что священнослужители недалеко ушли от врачей в своей спешке покинуть зачумленное место.

Анна возмутилась:

– Мой дядя никогда не покидает Лондон на лето. – Она сморщила нос, вдыхая отвратительные запахи улицы. – По вполне очевидным причинам.

Он отвесил ей поклон:

– Пришлите мне весточку о вашем счастливом возвращении домой, миледи. Несколько дней я еще пробуду ниже Лондонского моста.

– Я с радостью пошлю вам весточку. Благодарю вас за все, дорогой друг, ответила Анна, пожимая его руку. Он же коснулся ее руки легким поцелуем.

– Вас щедро вознаградят за вашу доброту ко мне.

При свете фонаря он увидел ее улыбку:

– К тому же я запомню ваши жизненно важные уроки.

Анна перешла на другую сторону

улицы, прошла немного, остановилась и в свете факелов в руках слуг махнула ему рукой. Затем поднялась по каменным ступеням крыльца и скрылась в доме.

В холле ее задержал старый слуга с красными, в склеротических прожилках глазами.

– Миледи Анна? Мы опасались за вашу жизнь!

– По правде говоря, я никогда не была такой живой, как сейчас, Уильям. А теперь попроси дядю принять меня.

Слуга отвесил поклон и исчез за двумя большими резными дверьми, почти тотчас же снова открывшимися, чтобы пропустить ее внутрь.

Дядя стоял возле незажженного камина. На столе рядом с ним были разложены книги и бумаги. На нем было черное шелковое облачение доктора теологии, отделанное золотыми кружевами. Анна поспешила к нему и склонила голову, ожидая его благословения.

– Мое дорогое дитя, – сказал епископ, коснувшись ее волос, – Господь откликнулся на наши молитвы и привел тебя к нам здоровой и невредимой.

«О, дядя, – подумала Анна, – знал бы ты, как помог мне Господь!» Но девушка не могла говорить. Комок подступил к горлу, глаза наполнились слезами. В голосе дяди Анна услышала интонации! покойного отца и, когда посмотрела в глаза епископа, вспомнила, с какой нежностью смотрел на нее отец, когда они виделись в последний раз.

Правда, в уголках глаз епископа не было, милых морщинок, порождаемых склонностью к смеху, между его бровями залегла глубокая складка.

Дяди налил ей стакан кларета и пригласил ее сесть.

– Еще день, и ты не застала бы меня, племянница.

– Мой отец… – начала Анна и осеклась.

– Он погребен три дня назад, дитя мое. Я сам позаботился об этом.

Епископ молитвенно сложил руки.

– Теперь его душа обрела мир у ног его Создателя, а тело покоится в Эссексе подле твоей матери в полной надежде и уверенности на второе пришествие Господа нашего.

Анна беспомощно кивнула и попыталась обрести утешение в его словах, но не смогла. Ярость душила ее.

– Эти дело рук Эдварда, дядя, или убийц, которых он нанял. Он убил моего отца, вашего брата, и я живу только ради того, чтобы увидеть, как он будет наказан.

Дядя вздрогнул.

– Знаю, племянница, что ты затаила обиду на лорда Уэверби, но обвинить пэра в такой низости и трусости?

– Значит, мой отец был у вас и рассказал, какие планы строил Эдвард насчет нашего брака.

– Да-да, он рассказал мне, что ты подслушала разговор лорда Уэверби с королем.

– Значит, он был здесь…

– Да, мой брат был здесь за день до того вечера, как на него напали неизвестные убийцы.

– Лорду Уэверби они были хорошо известны.

В голосе ее прозвучало такое отвращение, будто и вся комната наполнилась им. Она обвела взглядом приемную, и взор ее остановился на полном страдания лице дяди.