Разбойник и Мишка
Шрифт:
встряхнулся, пытаясь сбросить одежду, и успокоился лишь после того, как,
очевидно, почувствовал, что она крепко привязана, и когда Черкасов, его
хозяин, прикрикнул строго: «Нельзя! Пурик! Фу!»
— Смотри, Черкасов, за своим псом хорошенько, — напутствовал своего
подчинённого Петухов, — а то он у тебя какой-то шальной...
— Зато он у меня старательный и чуткий, товарищ сержант...
— Старательность, Черкасов, хороша при уме и выдержке.
Взяв
острым железным стержнем на конце, Петухов вылез из окопа и встал на лыжи.
Вслед за ним вылез и Черкасов.
Низко пригнувшись, пошли. Впереди — Петухов, а за ним, на дистанции
шести — восьми шагов, Черкасов. Без лыжных палок трудно идти, но они
мешали бы, да и в снег их опасно тыкать — можно нарваться на мину.
Противник маскирует мины в самых неожиданных местах.
Противник, отступая, стал хитро минировать поля и дороги:
противотанковые мины заделывал в деревянную оболочку. Такие мины можно
обнаружить только щупом и тонким чутьём собаки-ищейки. А между большими
минами закладывают и маленькие, противопехотные, с проволочкой, чуть ее
задел — и взрыв...
Позёмка несётся по полю, крутится около кустиков и всё заволакивает в
мутно-белый цвет.
Ровное снежное поле и пологая высота, на которой зацепился противник,
были безмолвны, и казалось, что враг или спит или отошёл...
Нет, вон луч прожектора заскользил по белому полю, выхватывая серые
кусты, и застрочил пулемёт. «Ложись!» — одновременно прошептали Петухов и
Черкасов и, упав в снег, замерли. Треф прильнул к земле, а Пурик,
вздрагивая, прижался к Черкасову. Пулемёт умолк. Оборвалась и полоса
света. «Прощупывают и пугают... — подумал Петухов. — Знаем мы ваши
повадки — сами побаиваетесь...»
Сняли лыжи и, воткнув их глубоко в снег около кустика, поползли.
Тяжело продвигаться — тонут в снегу, но зато хорошая маскировка. В
полушубках жарко и неловко ползти, а тут ещё и вещевой мешок, и автомат, и
противогаз, и лопата. Всё тянет, давит. Позёмка бьёт в глаза.
Время от времени Петухов и Черкасов повелительно шептали: «Треф, иди!
Пурик, ищи!» Собаки принюхивались к снегу и, натягивая поводки, рвались
вперёд. Старательный и горячий Пурик тыкал нос в снег, фыркал и чихал.
«Тихо, Пурик! Фу!» — сердито шептал Черкасов.
И вдруг Треф, обнюхав снег около куста, сел возле него и так
выразительно взглянул на своего хозяина, словно хотел вымолвить: «Нашёл».
Петухов легонько проткнул щупом снег и почувствовал, что наткнулся на
дерево. Мина! Петухов снял рукавицы и, засунув руки
осторожно обшарил, прощупал деревянную мину. Нет ли около неё и под ней
опасной проволочки от мины натяжного действия? Как будто нет. Снег на
руках тает, а кожа стынет — пощипывает мороз. Надел рукавицы, выкопал ящик
лопатой. Ох, какой тяжёлый, будто гвоздями набит! Отполз с ним влево и
поставил на попа. Так виднее. Вздохнул и вытер рукавом пот с лица. Ух,
велика беда начало! Нащупали минное поле — теперь надо много
потрудиться... Вот и Черкасов правее тоже обнаружил мину: возится в снегу,
а рядом с ним суетится Пурик и помогает хозяину выкапывать мину. Медвежья
услуга! Нарвётся проклятый пёс когда-нибудь. По лапам его надо бить, а
Черкасов с ним слишком ласков...
Недалеко, над окопами врага, низко тарахтел ПО-2 — «кукурузник», как
его прозвали наши солдаты, и вскоре один за другим раздались взрывы. Это
лётчик сбросил в окопы несколько мелких бомб. Пурик задрожал и заскулил.
«Фу!» — прошептал Черкасов. Пурик прижался к боку хозяина и затих.
Застрекотали зенитные пулемёты, и словно спичками кто-то зачиркал по
небу — это побежали трассирующие пули. Скользнул вверх луч прожектора, но
«кукурузник», прижимаясь к земле, тарахтит уже где-то в своей стороне.
«Ушёл! — радовался Петухов. — Не даёт им покоя и от нас отвлекает...
Молодец!»
И опять тишина. Молчат. Притихли. Можно продолжить работу. Петухов и
Черкасов досуха вытерли закоченевшие руки и всунули их в меховые рукавицы.
Как в них тепло и уютно рукам! Так бы и не вынимал. Но время идёт, и надо
работать, работать, чтобы до рассвета вернуться к своим. Опять раздаются
тихие голоса собаководов: «Ищи! Ищи!» Собаки, принюхиваясь к снегу,
натягивают поводки.
Сколько времени прошло с тех пор, как они начали свои поиски, трудно
сказать. Может быть, два или три, четыре часа. Сердце стучит гулко,
напряжённо. Мокрая от пота рубашка приклеилась к спине, а руки закоченели,
и пальцы плохо сгибаются. Но вот проход сделан, и деревянные мины справа и
слева от прохода, как вешки, указывают безопасный путь. Вражьи окопы
совсем близко. Теперь надо незаметно уйти. Отползти немного назад. И
передохнуть. А то и собаки устали. Поджимают ноги — как бы не отморозили
подушечки лап.
— Сколько вы взяли, товарищ сержант? — прошептал Черкасов.
— Двенадцать.
— А я тринадцать. Пурик мой молодец. Поднимемся, товарищ сержант?
— Нет, Черкасов, надо ползти до лыж.