Разбойный приказ

Посняков Андрей

– Эвон, лавка с подскамейкой да постелька, соломой накропанная, – обе как раз и поместитесь, – служка вдруг бросил любопытный взгляд на Митьку. Словно бы ожег… Иль показалось?

– Ну, почивайте с Богом.

Никодим затворил дверь… к которой тотчас же на цыпочках подобрался Митрий. Прислушался, приложив ухо к толстым сосновым доскам, пожал плечами…

– Чего выслушиваешь-то, Митя?

– Тсс! – Митрий шикнул. – Чего – не знаю, а только сердце у меня не на месте. Показалось, будто в бане на меня кто-то смотрел.

Василиска вдруг вскрикнула:

– Знаешь, и мне так показалось.

– Может, конечно, и напрасно мы с тобою волнуемся, –

шепотом протянул отрок. – Да только лучше б еще до утра отсюда спроворить.

– Только предупреди.

– Знамо дело…

Митька осторожно толкнул дверь – та не поддавалась. Толкнул посильнее – тот же результат. Вдвоем с Василиской налегли плечами изо всех сил – никакого эффекта.

– Заперли! – озабоченно шепнул Митрий. – Вот те и постоялый двор. И, глянь-ко, Василиска, с этой-то стороны никаких запоров нет, ни те щеколдочки, ни засовца какого. Во попались-то, а?

– Попались? – Девушка покачала головой. – А я б на месте хозяина точно так же и поступила. Ну кто мы для него? Невесть кто! Люди, как есть, незнаемые. А незнаемым людям доверять опасно. Так что ложимся-ка лучше спать, братец, утро вечера мудренее. Да и, думаю, отопрут нас поутру, выпустят.

– Хорошо бы, коли так… – укладываясь рядом с сестрицей, недоверчиво прошептал Митрий.

Неспокойно было у него на душе, ох, неспокойно. Банька эта, странный взгляд слуги, запертая дверь… Окна?

Отрок живо бросился к оконцу – маловато, да и свинцовым переплетом забрано. Впрочем, если постараться… Осторожненько подошел – Василиска уже спала, умаялась, бедная, – подергал руками переплет. Кажись, поддался… Ну, еще чуток, еще…

Митька и сам не знал, зачем он это делает. Ведь, кроме каких-то смутных и наверняка совершенно безосновательных подозрений, против хозяина постоялого двора у него ничего не было. И скорее всего, абсолютно права была Василиска. Скорее всего… И все же стоит вылезти, хоть ненадолго, посмотреть, послушать, прикинуть что тут к чему.

Ага! Поддалась!

Стараясь не скрипеть, отрок вытащил переплет из рамы. В глухую тьму горницы ворвался шум ливня. Митька уважительно посмотрел наружу – ишь, как шпарит дождина. Тем лучше. Вылезти, посмотреть, как тут да что. И в первую очередь переговорить с Прошкой. Вылезти… Однако задачка та еще! Свинцовый переплет здесь явно играл декоративную роль, оконце было столь мало, что сквозь него не стоило и пытаться пролезть нормальному человеку. Взрослому. Или такому широкоплечему, как Прохор. Даже Василиске – и той не пролезть, девичьи прелести помешают. А вот что касается самого Митрия… Худющий, узкоплечий, верткий… Эх, жаль портки в котомке остались! Той, что сгорела в костре у обозников, вместе с портками и книжкой. Нет, благодаренье Господу, книжка все же не до конца сгорела и посейчас находилась в котомке у Прошки. Во! Ежели что, можно будет сказать, мол, к Проше за книжкою шел. Вернее, шла. Эх, грехи наши тяжкие – лезть-то надо.

Поежившись, Митрий решительно стянул с себя девичье платье и, кровяня плечи, ужом ввинтился в оконце. Голова прошла – уже хорошо! Значит, пройдет и все тело. Так, упереться руками… Еще, еще… Опа!!!

Вывалившись из окна, словно пробка из бочонка, отрок рухнул на мокрую землю. Конечно же – прямо в лужу! Тут же вскочил, прислушался, осмотрелся. По голым плечам туго молотил дождь. Эх, одежку-то не прихватил, хотя б и девичью. Куда теперь голым? Да вот хотя б под крыльцо – эвон, в хозяйской светлице огонек горит, видать, еще спать не ложился. Может, и во двор выйдет, со слугами переговорит? Или

погасит огонь да уляжется – вот тогда можно и к Прошке в людскую пробраться и с той стороны горницы прийти, Василиску выпустить да одеться. Как раз до утра возни. Зря? Может, и зря… Только уж больно предчувствия были недобрыми. И постоялый двор этот странный, что бы там ни говорила Василиска, и хозяин странный, и слуги его. Ведь, окромя всего прочего, что будут на постоялом дворе у гостей расспрашивать? Кто, да откуда, да как живут, да какие новости – и это при том, что беглецы выдавали себя за местных… ну, или почти местных: паш-озерские селенья не так уж отсюда и далеко, всего-то два десятка верст, их обитателей хозяин двора обязательно знать должен, пусть даже и не накоротке, а потому – расспросить все сплетни, интересно же, любопытно! Да и что еще тут делать, в этакой-то дыре сидючи, как не сплетни сводить? Вот и расспросил бы, а уж Митяй загодя еще придумал, как половчее соврать – дескать, пришлые мы с погоста Тойвуйского, родичей на Паш-озере проведали и вот теперь – на богомолье. Неплохая придумка была, да вот только не пригодилась. Почему? Неужто не любопытно?

Где-то рядом вдруг истошно залаял пес, до того лишь глухо ворчавший. Загремел цепью – хорошо хоть не так был выпущен бегать по двору, а то бы… Митька боязливо передернул плечами, покрывшимися «гусиной кожей». Хоть дождь и не доставал под крыльцо, но под ногами натекла уже целая лужа, холодная и грязная, не очень-то приятно было стоять, хотя куда приятнее, нежели если бы псина была отпущена бегать.

Наверху скрипнула дверь. Отрок затаил дыхание.

– Эй, Никодим, Васька! – послышался озабоченный голос хозяина. – Где вы запропастились, чтоб вам икалось, иродам! Никодим!

– Здесь мы, Демьяне Самсоныч, – прокричали в ответ откуда-то с заднего двора. Послышались торопливо приближающиеся шаги. – Здесь мы, амбары осматривали.

– Осматривали они, – глухо буркнул хозяин. – Сказали б лучше – господскую бражку пили.

– Как можно?

– Почто собачину не выпустили?

– Так, Демьяне Самсоныч, сам знаешь, кобель уж два дня не кормлен, как ты велел. А ну как на нас кинется?

– А и кинется, так что ж? – Демьян Самсоныч явно повеселел. – Эка потеха будет! Ишь, лает бедолага, надрывается. Не пробрался ли кто на двор? Или те – не выбрались ли?

При этих словах Митька насторожился.

– Да не выберутся, – захохотал кто-то из слуг. – Там и белке-то не пролезть.

Вот так! Значит, не зря неспокойно билось сердце. Все ж таки словили их, словили… Интересно, откуда узнали, что беглые? Или так догадались? И что теперь…

Слуга – кажется, Никодим – вдруг задал хозяину тот же вопрос. Демьяну Самсонычу, видать, хотелось поговорить, пусть даже и с собственными слугами. Митька слышал, как скрипнула на крыльце скамеечка. Да что там говорить – ведь не так и поздно еще было. А темень кругом непроглядная – так это оттого, что дождь.

– Что, девка понравилась, Никодиме?

– Понравилась, – согласился слуга. – Фигуристая деваха, кожа гладкая, белая…

Ага, все же подсматривали в баньке-то! То-то оконца там такие странные, необычные.

– Не засматривайся, – охолонул служку хозяин. – Девку, как наши с сарожских лесов возвернутся, отправим на Матренины выселки, в Заозерье. Сыну Матрениному как раз жениться приспела пора. Вот и женим! Матрена за выкупом не постоит – баба честная.

– Честная, – Никодим согласился. – Только сынок ейный, говорят, дурень. Тридцать лет, а все в штаны писается.