Разбойный приказ

Посняков Андрей

– А ты их не…

– Да не переживай, нешто я бить не умею?!

Митька улыбнулся:

– Да я и не переживаю… Ой, вот что. Нам бы нужно Василиску найти.

– Что с ней?! – не на шутку встревожился Прохор.– Она что, не с тобой?

– Да была со мной, а дальше уж мы разделились… Пойдем-ка к реке. – Митька потянул друга за рукав. – По пути расскажу.

Приятели наконец обнялись и быстро зашагали по дороге обратно к реке. Лежавших позади обозников не опасались: пока они еще очнутся, а уж как очнутся, так пока сообразят, что к чему.

– Не раньше

утра к своим выберутся, – авторитетно заявил Прохор. – Уж я-то знаю.

Митька склонен был ему верить – уж в чем в чем, а в мордобитии-то его приятель специалист.

– Ты, прежде чем меня слушать, сперва расскажи, о чем вы с Василиской условились, – не доходя до реки, попросил Прошка.

Митька кивнул и, кратко рассказав про побег, добавил:

– На восходе солнца договорились встретиться с ней у реки. Не на том, на этом бережку, вниз по течению.

– А, ближе к Куневичскому погосту?

– А ты откуда знаешь? – удивился Митька.

Молотобоец хохотнул:

– Еще б не знать, возили нам и оттуда крицы. Только вот как мы ее найдем?

– А так и найдем, – беспечно отозвался Митрий. – Василиска не дура, посейчас наверняка в леса подалась, а уж потом, как обоз пройдет, выйдет. Тогда и сыщем ее.

– Да как же? Места-то шибко глухие!

– Как-как! – Введенский отрок обозлился. – Вот рассветет – увидишь!

А рассвело скоро – вот только что стояла ночная тьма, потом вдруг раз – и как-то резко погасли звезды, лишь бледная поганка луны уныло повисла над лесом, кланяясь яркому восходящему солнышку. Утро выдалось росным, но каким-то радостным, светлым. Было прохладно, но, судя по чистому небу, начинавшийся день обещал быть теплым и ясным.

– Кажись, уходят, – поглядев на обоз, шепнул приятелю Митрий. Оба парня сидели сейчас на высокой березе, что росла на вершине одного из холмов. Вокруг, сколько хватало глаз, лежали леса, близкие – темно-зеленые, и дальние, пропадавшие в голубовато-сизой дымке. Леса, леса, леса, без конца и без края. Лишь впереди, на востоке, переливались рассветным солнцем две реки, Капша и Паша, сливавшиеся как раз у брода. Через брод под раздававшуюся на всю округу ругань и переправлялся сейчас хорошо охраняемый обоз московского купца Акинфия.

Митрий перекрестился:

– Ну, слава Богу, уехали. Так я и думал – не с руки им за нами гоняться. Не велики боярыни – две вертихвостки.

– Однако уж пора бы и Василиску сыскать, – напомнил Прохор. – Как бы не заплутала.

– Да не заплутает, – Митька махнул рукой, и от столь резкого движения едва не сверзился вниз. И сверзился бы, коли б Прошка не ухватил за шиворот своего незадачливого приятеля.

– Ты это, Митяй… Вниз-то не стремись шибко. Там твердо.

– Знаю, что твердо. Тоже мне, шутник отыскался… Ну, отпускай, отпускай, хватит. Дальше как-нибудь и сам слезу.

Очутившись внизу, ребята споро побежали к реке, а уж там пошли краем берега вниз по течению. Темная торфяная вода играла на острых камнях буровато-белесой пеной, на излучине шумел на ветру камыш, а рядом, у плеса, играла, выпрыгивая из воды, рыба.

На том берегу вдруг затрещали кусты, друзья вздрогнули, увидев, как, раздвигая могучей грудью заросли ивы, спустился на водопой хозяин здешних лесов, огроменный рогатый зверь – лось. Опустив в воду горбатую морду, сохатый принялся шумно пить, недобро посматривая по сторонам желтыми колючими глазами. Ветер был от ребят, и лесной великан вряд ли мог сейчас их учуять, а вот если бы высмотрел, так, может, и кинулся бы, что ему перемахнуть узкую речку! Это волк, пока сытый, мирный, а лось – другое дело, может и просто так, за здорово живешь, наподдать копытом, чтоб не шлялись тут некоторые. Известное дело – этакой-то копытиной живо черепушку срубит.

– О, смотри, смотри, ну и губищи! – не выдержав, зашептал Прошка. – Закоптить – знаешь, как вкусно.

– Смотри, как бы он сам тебя не закоптил… Ну-ко, спрячемся-ка в траве, ишь, косит глазом.

Ребята дружно опустили головы, да так и лежали, не шевелясь, дожидаясь, пока сохатый напьется да уйдет себе по своим лосиным делам – может, к лосихе, может, поглодать мягкой осиновой коры, а может, и нажраться пьянящих грибков-мухоморов. Ох, и не позавидуешь же тогда всему лесному царству! Пьяный лось – это уж такая бедища, хуже медведя-шатуна!

Однако пора было искать Василиску.

– Как же мы ее теперь сыщем? – который раз уже недоверчиво спросил Прошка.

Митрий пожал плечами – давно уже, с самой ночной встречи, прямо-таки распирало его узнать, каким же это образом объявился здесь Прохор, который вроде как в Сароже должен быть. Но молотобоец, похоже, пока не горел желанием все немедленно объяснить, старательно уводя разговор в сторону, и Митька решил не форсировать события, захочет – расскажет. Спросил только:

– Ты песни хороводные знаешь?

– Песни? Гм… – Прошка задумался, зачесал рыжеватые кудри. – Ну, так, немножко. А что, петь, что ли, сейчас будем?

– Именно! И во всю глотку! Про лен слова помнишь?

– Нет.

– Ну, тогда давай про воробушка.

У воробушка головушка болела,Болела, болела, болела… —

затянули вразнобой оба. Любой певчий бы от этих жутких звуков скривился, хуже чем от прокисшей браги, а приятелям ничего, нравилось:

Уж как стал наш воробышек садиться,Садиться, садиться, садиться…

– Тьфу ты, черт, прости Господи! Дальше-то позабыл… – Митрий с досадой тряхнул головой.

– И я не помню. – Пожав плечами, Прохор вдруг приложил палец к губам, прислушался, и на пухлых губах его зажглась, засияла радостная улыбка, словно бы осветившая грубое лицо молотобойца. На щеках кулачного бойца заиграли ямочки, взгляд стал такой наивный, детский, что Митрий, посмотрев на него, фыркнул и засмеялся. В общем-то было чему радоваться – из-за лесочка выплывал, приближался звонкий девичий голос: