Разбрасываю мысли
Шрифт:
Христианский путь, в его понимании, это не просящая молитва, а проникновенное действие в земном мире, поддержанное творческой реинтерпретацией христианских текстов, которая позволяет раскрыть их подлинные смыслы, местами искаженные и зашифрованные. Он не разделял позиции теизма – представления о Боге как некой сверхличности, создавшей мир и управляющей им. Теизм, по его словам, – это низведение Бога до человека. Не видел он также серьезных оснований утверждать, что Бог создал человека по своему образу и подобию [1995 а]:
То, что произошло на наших глазах в XX веке, не дает нам возможности говорить ни об оправдании мироздания, ни об обожествлении природы человека. Опять перед нами тайна. И здесь возникает серьезный вопрос – можно ли и нужно ли говорить о божественном возникновении мироздания и сознания, носителем которого является человек? Почему нечто существующее должно обязательно возникать? Представление о необходимости возникновения всего сущего – это не более чем чисто человеческая, исторически заданная установка… Ясно, что мифы прошлого должны остаться
Следуя гностикам, В.В. Налимов считал, что Бог неизречен. «Бог для меня – это тайна. Величайшая тайна, стоящая перед человеком. Человек стал тем, кто он есть, когда ощутил эту тайну. Человека мы должны характеризовать, прежде всего, как существо, осознающее всеохватывающую тайну» [там же, с. 144].
Он считал, что следует отказаться от примитивного представления о Боге, не отвечающего современному менталитету, и любил цитировать в этой связи Дионисия Ареопагита – ярчайшего представителя апофатического богословия.
В.В. Налимов выражал сомнение также и по поводу другого фундаментального мифа – представления о логизированности Вселенной, ссылаясь на который утверждают, что все сущее может возникать в силу какой-то причины. «Но теперь, в век обостренного критицизма, может быть, естественнее признать, что нечто может существовать, не будучи следствием какой-либо причины. Иначе можно сказать так – нечто возникает спонтанно. Спонтанно – это значит беспричинно». Понимания мироздания, продолжает Налимов, нам не дано. «Как можно утверждать, что люди созданы по образу и подобию Бога, если мы не можем понять, как происходит творчество Бога? Если мы сами можем творить, следует ли отсюда, что мы малые боги? Наше творчество спонтанно, но мы не знаем, что такое спонтанность, хотя и можем построить логику спонтанного изменения смысла» [там же, с. 145]. К Богу мы приближаемся в молитвенном экстазе, в раскрепощающей медитации, в творческом порыве, в трагизме жизненных конфликтов, в жертвенной смелости, в любви, но не в будничной суете. По убеждению В.В. Налимова, Бог никогда не выступает в роли судьи и повелителя. Это свойственно исключительно людям. Именно склонность осуждать и повелевать отчуждает нас от Бога прежде всего. («Бог не Политбюро», – часто иронизировал он.)
Такой подход есть дальнейшее развитие деизма.
Личностная теология Налимова – это тоже своего рода модель, опирающаяся, как и все его модели, на определенную аксиоматику. Здесь она высвечивает следующие мировоззренческие предпосылки [Налимов, 1995 а]:
Мне хочется считать себя свободным христианином, находящимся вне каких-либо зафиксированных конфессий. Правомерен ли такой статус?
1. Я признаю Бога как проявление запредельности Бытия. (Здесь, может быть, удобнее обратиться к английскому языку: God as Ultimate Reality.)
2. Признаю гностицизм как движение, сопричастное Христианству, и соответственно признаю апокрифические Евангелия [209] как речения Иисуса.
3. Преклоняюсь перед Заповедью любви.
4. Нахожу в Христианстве мистицизм [210] , особенно в гностическом его проявлении. Мистицизм для меня – это прежде всего осознание своей сопричастности всему Мирозданию. Это вера в то, что для нас открыта не только посмертная земная реинкарнация, но и странствие в мирах и веках, связанное с дальнейшим духовным раскрытием человека.
5. Признаю право на демифологизацию. Миф – это тоже реальность, но иная. Реальность, подлежащая дальнейшему осмыслению.
6. Понимаю всю серьезность искушения Иисуса дьяволом в пустыне.
7. Признаю право быть свободным в миропонимании. Это значит иметь свою собственную теологию, отвечающую запросам сегодняшнего дня.
8. Считаю, что христианство должно активно вмешиваться в политическую жизнь страны, формулируя свои идеалы.
9. Полагаю, что камнем преткновения для Христианства было искушение властью. Почти две тысячи лет шла борьба за право на насилие во имя Христа, хотя сам Иисус отверг власть. В наши дни эта тема обрела трагическое звучание: техника угрожающим образом вмешалась в нашу жизнь. Она дала нам такие средства для проявления насилия, которые грозят гибелью человечеству, природе и самой Земле. Обновленная культура должна стать культурой ненасилия – иначе гибель неизбежна. И, наконец, мы поняли, что ненасилие – это основной идеал Христианства.
10. Убежден в том, что возникновение новой культуры должно будет воскресить утерянное в веках понимание вселенского бытия человека. Так, может быть, будет преодолена дилемма «жизнь – смерть».
11. Хочется думать, что экуменическое движение приведет к единой религии с личностными теологиями. Отдельные попытки такого объединения делались и в далеком прошлом, и в наши дни, но это уже отдельная тема. Здесь только одно замечание: разве уж так далеко стоит от Иисуса наш современник Махатма Ганди, провозгласивший усовершенствование через «закон любви» и «закон страдания»?
Вынуждены ли мы, критически настроенные мыслители, оказаться на обочине христианского движения, или само Христианство будет эволюционировать, идя навстречу новым задачам жизни в трагические дни смены культуры? (С. 165–166.)
209
В
210
Отметим, что Бультманн, опираясь на анализ синоптических Евангелий, отрицает проявление мистицизма в Христианстве [1992]:
И наконец, отметается любой индивидуализм заботы о душе, отметается всякая мистика. К решению призывает Иисус, а не к самоуглублению. Он не обещает ни экстазов, ни душевного покоя, Владычество Бога – не символ таинственного трепета души и мистических восторгов… Для Иисуса существует только одно отношение к Богу: послушание. Поскольку Он рассматривает человека в ситуации решения, постольку для него сущность человека заключается в воле, в свободном поступке (с. 27–28).
Итак, наиболее существенная черта личностной теологии В.В. Налимова состоит в том, что он демифологизирует представление о Боге, настаивает на том, что христианство должно эволюционировать, «идя навстречу новым задачам жизни в трагические дни смены культуры», и вписываться тем самым в контекст глобального эволюционизма.
6. Спонтанность и будущее культуры
В последние годы жизни В.В. Налимов много размышлял над проблемами современной культуры. Культура в целом, считал он, «задается упорядоченностью смыслов в семантическом вакууме» [1993, с. 61]. Человек своей демиургической силой, потенциально существующей во Вселенной, накладывая фильтры на смысловой континуум, строит из них тексты – словесные, цветовые, музыкальные… Так возникают культуры – различные варианты мира смыслов. Психика человека уязвима, и духовная культура всегда выполняет определенные психотерапевтические задачи. Роль культуры состоит в том, чтобы быть терапией сознания [1996, c. 71]. Культуры, как и личности, обладают собственным смысловым обликом. «Может быть, каждую культуру можно рассматривать как некую гигантскую Гиперличность. Мы знаем, как в культурах запечатлеваются духовные следы отдельных творческих личностей. Так же остаются и следы культур в духовном покрывале Земли» [1989, с. 236].
Современная культура находится на изломе, теряет свою терапевтическую роль. Она, считает В.В. Налимов, не дала ответа на целый ряд фундаментальных вопросов, остро поставленных XX веком. Главные из них: в чем смысл истории, массовых насильственных смертей, политических репрессий, страданий, унижений, порабощений? В чем вообще смысл жизни, завершающейся смертью? Трагизм последнего вопроса в наши дни нарастает – он обретает набатное звучание: в чем смысл жизни человечества, идущего к неизбежной экологической катастрофе? Не отвечая на эти вопросы, культура наших дней находится в тяжком долгу перед человеком. Ее ключевые смыслы, заключенные в Вере, Науке, Искусстве, не действуют в коллективном сознании. Необходимо появление новой культуры, но само человечество с этой задачей не справится, поскольку до сих пор оно не сумело понять природу сознания и его связи с материей.
Вглядываясь в будущее, В.В. Налимов видит решение этих проблем в спонтанном космическом вмешательстве, к которому нам следует готовиться, поскольку сама история человечества является «космическим экспериментом. Такой эксперимент нужен для раскрытия мироздания. И мы, люди, ответственны за то, что в своей деятельности так и не стали христианами, не выполнили стоящих перед нами космических задач… В более широкой перспективе можно сказать, что смысл существования самой Вселенной состоит в раскрытии заложенной в ней потенциальности. Но как – мы опять спросим – возможно раскрытие потенциальности без эксперимента? Подобные эксперименты, возможно, ведутся и в других Мирах и на других Планетах» [1994 б, с. 7]. В контексте такого рассуждения космическое и спонтанное оказываются синонимами, поскольку речь идет о процессах, выходящих за рамки любого причинно-следственного ряда.
Решение экологической проблемы, по мнению В.В. Налимова, невозможно себе представить без создания единой всечеловеческой религии, которая и станет основой новой культуры, опирающейся на иные смыслы. Человек должен будет «включить в сферу своих ближайших смыслов состояние Земли и космоса» [там же, c. 18].
В этом можно усмотреть отзвук идей мистического анархизма, который придавал проблеме жизнь – смерть космический смысл – эволюция личности интерпретировалась как посмертное странствование в мирах и веках разных уровней духовности (что близко представлениям о сферах инобытия, которые содержатся в древних легендах). «Это эволюция личности в космических масштабах, встреча с самим собой в масштабах универсума» [там же, c. 36].
Таков масштаб мысли В.В. Налимова. Он умел жить во Вселенной, чувствовать себя гражданином Вселенной. Отсюда, возможно, проистекает и мера ответственности за жизнь, и поиск смысла, и достоинство, о котором он также писал в своих философских трудах [1989]:
Достоинство: оставаться самим собой, слышать свой собственный голос – вот чего требует от нас жизнь. И можем ли мы не стремиться к тому, чтобы сохранять Достоинство в перипетиях жизни, если нам, людям, дана возможность соприкасаться с Тайной Мироздания (c. 252).