Разбрасываю мысли
Шрифт:
Бейесовская логика, с позиций привычных нам логик, выглядит скорее всего как логика алогичности. Но это естественно – предмышление в силу своей архаичности и должно нести в себе мифологические черты (см. [1997, с. 61]).
Рассматривая психологические аспекты бейесовской модели сознания, В.В. Налимов подчеркивает [1986]:
1. В психологию мышления вводится представление о семантическом поле, как о некоей самостоятельной реальности. Если провести сравнение с физикой, то можно увидеть, что современная психология, в своем доминирующем проявлении, находится на уровне ньютоновских представлений, согласно которым материя находилась в пустом – нейтральном по отношению к материи пространстве. Материальным телам и частицам было разрешено только дальнодействие. Бихевиоризм и возник именно потому, что признается существование только одного психологически нейтрального пространства – пространства физического действия. Соответственно в психологии изучается не само сознание, а действие (behavior – поведение), являющееся откликом на стимул в определенной ситуации.
2. Описание сознания происходит вне категорий пространства физического действия и времени. Физическое пространство и время не являются аргументами тех функций, через которые строится образ сознания. Здесь уместна аналогия с компьютерами. Они функционируют во времени и пространстве – их деятельность проявляется через движение. Но продукты их деятельности, скажем, доказанные теоремы, не раскрываются через те конкретные, упорядочивающие мир пространственно-временные представления, на которые опирается физика. Формальная логика, как и мир семантики, оказывается вневременной реальностью.
3. Отказ от обращения к физическому пространству и времени снимает с рассмотрения причинно-следственные связи и открывает возможность видения мира в спонтанности его проявления. Фильтр р (у/), отвечающий некоторой ситуации у, возникает спонтанно. Мы переходим от привычного для западной мысли представления о Закoне к принципу спонтанности.
Современную формальную логику
В.В. Налимов показывает, что вероятностная логика, задаваемая бейесовским силлогизмом, дает возможность осмыслить процесс понимания текстов или, шире, – природу понимания друг друга, общаясь на языке, не имеющем точечных (атомарных) смыслов. Как, к примеру, можем мы понимать смысл английского слова set, значения которого в двухтомном англо-русском словаре разъясняются посредством 1816 слов? Почему мы любим метафоры? Как понимаем алогичные высказывания? Как переводим с одного языка на другой, не имея однозначных соответствий? Все эти вопросы для В.В. Налимова имели ключевую значимость в понимании природы нашего сознания, и он попытался дать на них ответы в своих книгах Вероятностная модель языка [1979] и Спонтанность сознания [1989], первая из которых была также опубликована в США [1981 а]. В системе бейесовской логики, отвечающей глубинному мышлению, некоторые идеи раскрываются более отчетливо, чем в привычной нам системе логических построений. В.В. Налимов поясняет это примером [1995 б]:
Свобода воли – что это значит? Еще Гегель обратил внимание на то, что идея свободы в большей степени, чем какая-либо другая, подвержена «величайшим недоразумениям». И действительно, западный мыслитель в соответствии с требованием логической мысли всегда пытался тщательно отделить свободное поведение от заранее заданного. И это, естественно, приводило к нескончаемым недоразумениям.
Безусловная свобода немыслима. Абсолютно свободный человек должен был бы прежде всего быть свободным от системы его ценностных представлений. Это значит, что состояние его сознания, задаваемое функцией р , вырождается в неусеченное (устремляющееся в бесконечность) прямоугольное распределение. При этом, в силу условий нормировки, отрезок, отсекаемый по оси ординат прямой, задающей это распределение, будет стремиться к нулю. Строго говоря, само представление о функции распределения р теряет свой смысл – порождение любого фильтра р (у/) становится просто бессмысленной задачей. Индивидуальность умирает естественной смертью, она превращается в ничто или во все, лишившись ценностных представлений. Смыслы исчезают, потеряв селективность в оценке. Семантический континуум возвращается в свое нераспакованное состояние. Оказывается, что свобода – это только свобода в выборе фильтров. И если это так, свободным может быть только несвободный человек. В этом парадоксальность понятия «свобода».
…Приведенные здесь соображения дают нам возможность понять, что значит состояние нирваны – понятия, трудно поддающегося осмыслению в западной культуре. Нирвана – это сглаживание кармически заданной селективности смысловых (и в то же время ценностных) представлений. Это потеря личности, задаваемой смысловой селективностью. Это и потеря творчества, поскольку теряется возможность оперирования с фильтрами. Нирвана – это абсолютная свобода. Свобода, порождаемая умиранием личности (с. 126).
4. Личность – это спонтанность!
В.В. Налимов разделял мнение о том, что в современной культуре зияет огромная брешь. В ней отсутствует концепция личности, которая пользовалась бы серьезной поддержкой. «Незнание человека – это может быть наиболее сильное незнание современной науки» [1989, с. 166]. Не считая себя готовым предложить всеобъемлющую теорию личности, он ограничился рассмотрением ее семантического ракурса. В соответствии с представлениями герменевтики, личность считается носительницей смыслов, их генератором и преобразователем. Личность открыта Миру. Она способна совершать действия, порождаемые новыми смыслами. Эти действия могут оказаться всеохватывающими — направленными не только на изменение общества, но и на преобразование Мира. Наиболее сильная характеристика личности в концепции В.В. Налимова – способность генерирования новых, нетривиальных фильтров [1995 б, с. 126]. «Личность – это спонтанность. Спонтанность – это открытость вселенской потенциальности» [1989, с. 204]. Каждой личности присуще все многообразие семантики Мира, весь «семантический генофонд».
Другая особенность личности проявляется в том, что она телесно капсулизирована. Но как стыкуются эти два существенно различных, но тесно связанных аспекта существования личности? Здесь, писал В.В. Налимов, – тайна. «Тайна связи материи со смыслами. Может быть, все неудачи в построении модели личности, имевшие место до сих пор, происходили в силу того, что всегда хотелось в построении теории личности отразить, запечатлеть и разгадать эту тайну. Но на тайну можно только намекнуть. Так пытаемся поступить и мы» [там же, с. 167].
В своей семантической модели В.В. Налимов выделил четыре компонента вероятностного представления о личности [1995 б]:
1. Индивидуальность человека – его Эго — задается плотностью вероятности р . Эта функция может быть почти иглоподобной или размытой, иногда асимметричной или многовершинной. Этим до некоторой степени определяются типы людей. Эго не стабильное состояние, а процесс, ибо система ценностных представлений непрестанно меняется, особенно в острых жизненных ситуациях. Эго человека можно рассматривать как текст, но совершенный, живой текст, способный к нескончаемой реинтерпретации самого себя.
2. Метаэго — способность к спонтанному генерированию фильтра. Это, пожалуй, наиболее сильная характеристика личности: человек остается самим собой – сохраняет свою индивидуальность до тех пор, пока у него сохраняется способность к генерированию нетривиальных фильтров, особенно в острых жизненных ситуациях. В плане моральном так реализуется его достоинство. Если Эго человека – это его открытость Миру земного действия, то Мета-эго – открытость космическому или иначе трансличностному началу. Человек выступает в роли моста, соединяющего два аспекта Мироздания: его сейчасность и его надвременность. (Отмечу, что мой подход близок к трансперсональной психологии, опирающейся на трансличностный, выходящий за биографические пределы опыт.) Космическое начало – надвременно, оно хранит в себе как неизжитое прошлое культуры, так и потенциальное многообразие возможного будущего. В своем свободном выборе фильтров предпочтения мы вливаемся в трансличностные аспекты движения мировой истории, беря на себя долю ответственности за ход ее развития.
3. Многомерность сознания. Она описывается плотностью вероятностей на многомерном семантическом пространстве р (1, 2, …, n). Таким образом, отдельные составляющие личностных проявлений в той или иной степени оказываются корреляционно связанными. Каждый из нас хотя бы двухмерен – иначе откуда берется тот внутренний диалог, который мы непрестанно ведем сами с собой.
Многомерность личности может быть и очень высокой. Ярчайший пример – Ф.М. Достоевский, автор парадоксального многообразия персонажей. Создается впечатление, что Достоевский как бы «выплеснул» в своих героев тяготившую его многомерность.
Мультиперсональность сейчас широко обсуждается в западной психиатрии. Она оказывается связанной как с явно патологическими проявлениями, так и с творческой активностью. Патологической оказывается абсолютно неупорядоченная, ортогонально расщепленная личность. В крайних своих проявлениях такое расщепление может приводить к тому, что в разные моменты времени могут проявлять себя разные составляющие личности, при этом одна из них может быть не осведомлена о мотивах другой. Может случиться так, что две составляющих личности будут порознь эксплуатировать одно и то же тело. В то же время корреляционная связанность составляющих личности может создать гармоническую мультиперсо-нальность, открытую свободному восприятию Мира. Многомерное раскрытие личности – это, несомненно, путь к преодолению социальной отчужденности и агрессии. Это создание нового человека, приспособленного к обитанию в среде социального и интеллектуального полиморфизма.
С увеличением многомерности текстов изощренность распаковки семантического континуума увеличивается: появляются новые параметры распаковки – коэффициенты корреляции.
4. Гиперличность – представление о личности как о семантической структуре, воплощенной в разных физических телах: здесь речь идет о гипнозе, о феномене трансфера в психоанализе, о возникновении коллективного сознания у возбужденной толпы, о коллективном экстазе в религиозных мистериях, о состоянии глубокой влюбленности и о специальной практике слияний личностей в тантризме (с. 126–127).
Налимов обращал внимание на некоторые существенные особенности своей модели личности [1989]:
1) Эго состоит из двух начал – дискретного (капсулизированного), характеризуемого функцией распределения вероятностной меры p , и континуального – шкалы , на которой это распределение задано [там же, с. 171]. (На другом языке ту же идею высказал Карлос Кастанеда.)
2) Представление о Метаэго характеризует более высокое и неуловимое впрямую качество, которое сопоставимо способности генерирования нетривиальных фильтров – только таким образом и можно обнаружить этот аспект личности. Утрата этой способности равнозначна перерождению личности. Но какие факторы оказывают влияние на способность порождать нетривиальные смысловые фильтры? Ответ на этот вопрос не вполне ясен, однако можно сказать, что в какой-то мере рассматриваемая способность поддается воспитанию. «Каждая культура прошлого настойчиво
В этом контексте В.В. Налимов отмечает, что все психологические тесты оценки личности не затрагивают ее принципиальной характеристики – способности порождения нетривиальных фильтров.
Он утверждает, что личность раскрывается в трагизме ситуаций, провоцирующих появление нетривиальных фильтров. В русле понимания личности как текста, посредством которого происходит распаковывание семантического континуума, глубина этого распаковывания зависит от степени трагичности тех ситуаций, в которых приходится действовать человеку. Трагизм выступает как фундаментальная составляющая человеческого бытия. Здесь В.В. Налимов, перекликаясь с Ф.М. Достоевским и французскими персоналистами, подчеркивает, что трагичность неразрывно связана с творчеством – другой фундаментальной составляющей природы человека. Обе они «являются не более, чем двумя взаимодействующими друг с другом способами семантического раскрытия личности» [там же, с. 177].
3) Многомерность личности проявляется в том очевидном факте, что все личности, которых мы считаем душевно здоровыми, всегда погружены во внутренний диалог – с сами собой. Очевидно, что такой диалог возможен только тогда, когда личность способна к саморасщеплению на субличности, которые и участвуют в диалоге. «Способность к непрекращающемуся диалогу, порождаемому многообразием вариантов вероятностно задаваемых расщепленностей, – одна из основных семантических особенностей человека» [там же, с. 186]. «Раскрытие личности в нарастающей ее многомерности – это не разрушение исходного эго, а его нескончаемая дополняемость» [там же, с. 213]. Человек всегда способен находить оппонента в самом себе. Но человек способен также выходить за пределы самого себя, обращаясь к методам углубленного созерцания – медитации. «Медитация для нас – это освобождение сознания от семантической скованности, это раскрепощение той самой спонтанности, о которой мы так много говорили выше… Медитация оказывается приемом, усиливающим открытость личности» [там же, с. 208, 212]. В.В. Налимов рассматривал медитацию как некую форму самогипноза, пользуясь которым медитирующий разрушает свою личностную семантическую капсулу и отправляется в путешествие в глубины семантических пространств. В этом процессе порождаются новые составляющие человеческой личности, появляются смыслы, которые мы готовы воспринимать как реинкарнационные воспоминания в своем стремлении к общин-ности, в преодолении границ времени «Мы расширяем свою личность, проникая в культуры прошлого… становимся гражданами вселенной – вневременной общинности» [там же, c. 214]. Медитации отводится значительное место в работах Налимова [Nalimov, 1982], [Налимов, 1993], [Налимов, Дрогалина, 1995] – для него это был метод поиска и раскрытия новых измерений свободы.
4) Представление о Гиперличности, которая проявляет себя как нечто целое, состоящее из корреляционно связанных частей, каждая из которых имеет и свое индивидуальное лицо, хорошо раскрывается образом Троицы в христианстве. Сходное представление о тринитарности высшего начала мы находим в глубинах культуры – в иудаизме, в буддизме, сочинениях Платона, Плотина и др.
Василий Васильевич Налимов – необычный, нетрадиционный мыслитель. Его место в истории мысли нам еще предстоит оценить, хотя уже и сейчас ясно, что он наметил контуры грандиозного синтеза, опираясь на идею семантического континуума, распаковка которого происходит средствами вероятностного взвешивания. Он наметил и исследовательскую программу, которую предстоит развивать.
Его вероятностная модель сознания, опирающаяся на экспериментальный материал, который получен в практике направленной медитации [Nalimov, 1982], [Налимов, Дрогалина, 1995], «вездесущна», как и смыслы, изначально существующие – a priori заданные, ждущие нас в необозримых просторах семантического космоса. Неожиданные иллюстрации его подхода приходят из разных источников, непреднамеренно акцентируя процесс распаковки — взаимодействия с семантическим континуумом [207] .
207
Один из ярких примеров находим в книге воспоминаний профессора Льва Соломоновича Полака Было так [1996]. (Л.С. Полак успешно работал в области плазмохимии, неравновесной химической кинетики, теории экстремальных процессов, а также истории науки. Им изданы избранные труды А. Фридмана, Г. Герца, М. Планка, Э. Шрёдингера, Л. Больцмана, Г. Кирхгофа, У. Гамильтона и Начала И. Ньютона [Полак, 1996, с. 150]). В книге он рассказывает о событиях гулаговского лихолетья. Однажды в тюрьме «классического типа» – с намордниками на окнах, строгим выполнением всех уставов и положений – заключенные вместе с едой получили две книги – одну «Русский лес» Леонова (которую Полак читать не смог), другую – «Мичман Изи» на шведском языке, написанную капитаном Марриэтом. Полаку выпал жребий «читать» эту книгу и «сочинять грамматику»; задача для него оказалась не простой, но решаемой. Он вспоминает:
Тем не менее потребовалось около трех месяцев, чтобы удалось составить грамматику… и, наконец, читать книгу. В тюремной камере повеяло морем. Это тривиальные слова, но они большей частью правильны. Многие видели сны – как они на паруснике, кладут корабль в бейдевинд и т. п. Учтите, что у этих людей, как и во всех других камерах, интересы были только следующие: два тактических – что будет за еда сегодня и как с оправкой, и один стратегический – не освободят ли, не переведут ли в лагерь. А тут такая книга, буквально наполненная, как говорится, соленым морским ветром. Я практически не вижу снов до сих пор, но эта книга…
Совершенно поразительная вещь человеческая душа. Когда я первый раз освободился и попал на берег моря… то ночью я на паруснике, матросом, на флагманском корабле адмирала Нельсона участвовал в Трафальгарском сражении. Настолько сильно эта книга прорезала тоннель в душе… И мне захотелось так же погибнуть среди волн на палубе корабля.. Это заполнение книгой образовавшейся в душе мучительной пустоты… Величайшая благодарность капитану Марриэту и тому, кто сунул нам эту книгу на шведском языке, и человеческой душе, которая борется за то, чтобы быть. Быть Душой (с. 30).
Действительно совершенно поразительна человеческая душа, хранящая в себе «весь трепет жизни всех времен и рас» в неисчерпаемых кладовых семантического континуума, спонтанную распаковку которого так живо пережил Л.С. Полак.
Итак, личность в концепции В.В. Налимова, – это прежде всего «интерпретирующий себя самого текст» [1989]:
Этот текст еще и способен к самообогащению, к тому, чтобы стать многомерным. Этот текст способен к агрегированию себя в единое с другими текстами. Этот текст нетривиально связан со своим носителем – телом, а в случае гиперличности – со многими телами. Так личность выступает перед нами в своей многогранности и ускользает от нас за этими гранями. Мы не можем сами схватить себя в своей целостности и готовы опять, но теперь уже с других, более широких позиций, говорить об иллюзорности личности. Она иллюзорна не только так, как иллюзорен всякий поддающийся множеству интерпретаций текст. Она 6олее иллюзорна, чем всякий текст, так как это есть самочитаемый текст – текст, способный изменять себя. Эта способность быть иллюзорной и есть та самая главная, не схватываемая нами, особенность личности. В этом, как нам кажется, прежде всего ее сущность.
Иллюзорность личности в ее спонтанности. Личность – это спонтанность. Спонтанность – это открытость вселенской потенциальности. Способность попадать в резонанс с ней (c. 204).
5. Спонтанность и личностная теология
Условие выживания человечества на грани XXI века В.В. Налимов видел в создании новой культуры, обязательно включающей в себя и обновленную религию, которая была бы способна решать духовные проблемы наших дней. Свои представления о религии будущего он связывал с позицией критически настроенных европейских христиан-теологов, оставаясь в то же время одним из «посвященных» движения мистического анархизма [208] , получившего довольно широкое распространение в России 1920—1930-х годов. Это движение представляло собой обновленное тамплиерство, духовными истоками которого были гностицизм и мистика древнего Египта. Вместе с тем в мировоззренческих основаниях движения важнейшую роль играл принцип целостности бытия, определявший необходимость интеграции знания о внешних и внутренних аспектах реальности. Поэтому движение объединило и деятелей культуры, и деятелей науки, противостоявших надвигавшемуся тоталитаризму. Почти все они были уничтожены режимом.
208
В своей биографической книге Канатоходец [1994] В.В. Налимов достаточно подробно рассказал об этом движении, объяснив, почему анархизм, крайне неоднородный по своим исходным позициям, оказался связанным с мистикой:
Ответ на этот вопрос звучит однозначно. Анархизм из чисто политического движения должен был превратиться в движение философское с определенной социальной и морально-этической окрашенностью. Это был вызов, брошенный марксизму, православию и всей суровой научной парадигме тогдашних дней. Речь шла о создании целостного – всеохватывающего мировоззрения, основанного на свободной, идеологически не засоренной мысли. Анархизм – это всеобъемлющая свобода. Она должна охватить все проявления культуры, в том числе и науку, остающуюся в плане методологии жестко идеологизированной (с. 142).
Ключевой момент подхода В.В. Налимова к религиозным вопросам – личностное понимание метафизики жизни. К сожалению, эта часть его концепции почти не известна. Изложение ее было опубликовано в статье в малодоступном издании ничтожным тиражом [Налимов, 1995 а].
Личностное понимание Евангелия сложилось у В.В. Налимова не сразу. Познакомившись в ранней юности с православной традицией в семье деда (отца матери), он довольно быстро под влиянием своего отца, антрополога и этнографа, зырянина по национальности, понял и всю серьезность народного язычества. В подходах мистического анархизма (который был «свободным братством» единомышленников) В.В Налимов искал новую, современную интерпретацию христианства, переосмысливая эзотерические легенды прошлого. Существенный отпечаток оставил и его собственный жизненный опыт, подчас трагический – 18 лет тюрьмы, колымских лагерей и «вечной» ссылки в Казахстан.