Раздел имущества
Шрифт:
Робин подошел к окну, чтобы закрыть жалюзи: сквозь деревянные оконные рамы и ледяное стекло в комнату вползал холод. Снаружи мерцали огоньки деревни, и падающий снег казался розовым в свете неоновой вывески катка. Он увидел Эми, о которой только что думал, — она еще только возвращалась домой. Он смотрел, как она выбирается из машины, за рулем которой сидел тот самый немецкий агент по недвижимости, — наверное, это он подобрал ее на месте аварии автобуса. Мужчина снимал лыжи с багажника своей машины, Эми, наблюдая за ним, пританцовывала на месте от холода. Они смеялись. Потом — Робин
Когда Руперт вернулся к себе в номер, на его телефоне мигал красный огонек. Новости из Лондона или что-нибудь о местонахождении Кипа. Руперт успокаивал себя тем, что лыжный патруль предупрежден о мальчике. Намеренно не торопясь, он выбрался из мокрого лыжного костюма и только после этого позвонил оператору. Ответил Кристиан Жафф.
— Для вас ипе message[118], — сказал он. — Вы должны позвонить господину Осуорси в Лондон по этому номеру. — Нервничая, Руперт записал номер и попросил Жаффа его соединить.
— Ох, Руперт, — немедленно откликнулся Осуорси, — боюсь, у меня плохие новости.
— Он не справился, — сказал Руперт.
— Мне так жаль. Он добрался до Лондона, это важно, — продолжал Осуорси, — но умер вскоре после приезда в Бромптон. У него на мозгу — это так ужасно — образовалась опухоль, а от этого, по-видимому, нет лекарств. Все кончено.
— Понимаю, — сказал Руперт. Он был потрясен, даже несмотря на то, что за эти последние дни успел подготовиться к этому более чем вероятному исходу. — Я расскажу Поузи. Вы поговорите с мамой?
— Я с ней уже разговаривал. Спросил, что она хочет делать.
— Едва ли ей это решать, не так ли?
— Нынешняя миссис Венн не в состоянии принимать решения. Полагаю, теперь решать должны вы, дети, ведь ваша мать сказала, что у нее нет особых пожеланий.
— Да, что ж, позвольте мне заняться этим, господин Осуорси. Где он сейчас?
— В морге Бромптонской больницы, его надо перевезти в покойницкую.
— Здесь сейчас пурга, мы не сможем выехать в Лондон сегодня вечером. Мы надеемся уехать завтра утром и прибыть в Лондон к вечеру, — сказал Руперт.
Он чувствовал, как часть его души плачет, в то время как другая часть испытывает облегчение оттого, что не надо отправляться в ночь, в снежную тьму — теперь это уже неважно.
— Сообщите этому французу, у вас ведь есть номер его телефона? — предложил Осуорси.
— Месье Деламер. Да, есть.
— Я позже перезвоню вам, Руперт. Надо решить кое-какие вопросы. А теперь, я знаю, вы хотите побыть в одиночестве, — сказал Осуорси и повесил трубку.
Некоторое время Руперт сидел в кресле в своем номере, затем поднялся и пошел искать Поузи. В холле он прошел мимо Эмиля Аббу — в конце концов, тот оказался
Поузи была у себя в номере — глаза на мокром месте, по лицу размазана тушь, как будто она уже все знала. Может быть, ей позвонил Осуорси? Странно, но оказалось, что она еще не знала ничего.
— Ну что такое? — зло закричала она, обнаружив в дверях Руперта.
— Ты уже слышала?
— Нет, что?
— Отец умер.
Лицо Поузи прояснилось, на нем проступил скептицизм:
— Как он мог умереть, привязанный ко всем этим машинам? Что ты говоришь?
— Звонил Осуорси. Сказал, что у него образовалась опухоль на мозге. Можно мне войти?
— О, нет! Да, извини. Боже мой! — По щекам Поузи снова заструились слезы. О чем она плакала, если не об отце? — Боже мой, я этого не ожидала. А ты? После всего этого! Я хочу сказать, прошла всего неделя, но она показалась… Я думала, он справится. — Поузи прижала кулачки к глазам. — Ты так не думал?
— Не знаю. Мне кажется, я не удивлен. Думаю, чем дольше все это продолжалось, тем меньше у меня оставалось надежды, что он выживет.
— Мама знает?
— Да, но я с ней не говорил.
— Ах, да что тут можно сказать? Черт возьми! Бедный папа.
— Знаю, — ответил Руперт.
Некоторое время они посидели, время от времени вздыхая и обмениваясь случайными словами. Они ждали, пока горе не проявит всю свою силу и не заявит о себе, как это и должно было случиться.
— Поедем утром. Сегодня вечером мы маме не нужны?
— Я с ней не говорил.
— Ах да.
— Думаю, надо сказать Виктуар.
— Не знаю, смогу ли выдержать обед вместе с ними, — произнесла Поузи. — Если не смогу, я закажу что-нибудь в номер.
— Никуда не выходи, — твердо сказал Руперт.
Поузи плакала потому, что Эмиль неожиданно обнял ее, и это разбудило в ней все чувства, которые она старательно держала на расстоянии весь день. Когда они возвратились в отель, все вымокшие и пахнущие шерстью из-за автобусной аварии, Эмиль вместе с ней спустился в холл, вошел к ней в спальню и пылко ее поцеловал. Поцеловал, посмотрел в глаза долгим, сожалеющим взглядом и накрыл ее груди ладонями, словно запечатлевая их в памяти. Она оттолкнула его руки и начала плакать. Его реакция на это была чисто джентльменской: в чем дело? Чем он может помочь?
— Просто мне не хочется уезжать, — извинилась она, взяв себя в руки. Она не хотела вызвать у него отвращение своими слезами. — Лучше, чтобы ничего хорошего совсем не происходило: этот отель, наши короткие встречи — теперь все кажется намного хуже, чем было до этого, даже если не говорить о бедном папе. То, что происходит с папой, просто символизирует все мои разочарования в жизни. — Она понимала, что ее слова звучат эгоистично и мелодраматично, но она не могла удержаться и не произнести их.