Раздел имущества
Шрифт:
— Думаю, я слишком уж непреклонно был настроен думать об американцах вообще только самое плохое, — продолжал он.
— Да, я это заметила. А вы знаете многих американцев?
— Вы почти единственная. — Он рассмеялся. — Кроме прожорливых друзей Жеральдин, d'ecoratrice[185] и facilatrices[186]… Они и в самом деле способствовали моему невысокому мнению об американцах. Вы немного искупили их недостатки в моих глазах.
— Но не все, — констатировала Эми, вспоминая многое, что он наговорил в Вальмери.
— Вообще-то, да. Вот это я и пытаюсь вам сказать, что я понял, что вы не такая, как другие, что
— Не совсем, — возразила Эми с негодованием за своих соотечественников. — Вот здесь вы ошибаетесь. Я обычная американка, совершенно типичная. Может быть, вам следует пересмотреть свои идеи насчет нас. Вам следует пересмотреть свои идеи насчет того, чтобы распределять людей по категориям. Но я полагаю, вы хотите услышать поздравления за то, что проявили такую поразительную гибкость, изменив обо мне свое мнение…
И она высказала ему еще многое в том же духе, понимая, что не может удержаться от этого долго сдерживаемого всплеска патриотизма, и наблюдая, как в его глазах растет удивление. Он вежливо встал, когда она вскочила, чтобы бежать от этого ужасного, хотя и такого красивого мужчины.
Эмиль смотрел, как она уходит, размышляя над тем, не оказался ли он, наконец, в некоторой опасности.
Глава 35
Эми бросилась бежать в ночь, которую провела потом почти без сна, и наутро она проснулась, все еще странно потрясенная событиями вчерашнего дня. На поверхности они казались такими приятными: вечеринка, много новых интересных французских знакомых, почти дружеские чувства со стороны такого отчужденного и даже враждебно настроенного Эмиля Аббу. Если быть точной, был один причинивший ей боль эпизод — с бароном, но Эми понимала, что не разочарование окрашивало ее беспокойные сны; этот эпизод оказался лишь легким ударом по самоуважению, не больше. Нет, ее взволновал Эмиль Аббу и странная встреча поздним вечером. Ей не надо было так грубить ему; в конце концов, он был зятем Жеральдин, и она должна была соблюдать правила приличия ради нее.
Напала она на него совершенно правильно, у него просто пунктик насчет американцев. Думая об Элейн и Долли, Тамми и Уэнди, она понимала, откуда у него могло возникнуть такое представление о ее соотечественниках, на самом деле несправедливое, а он старался говорить ей комплименты, даже выказывать дружелюбие. Но его мнение о том, что она не похожа на других американцев, сказать по правде, казалось оскорбительным для типичных американцев, таких как она сама. Возможно, он был послан от всей семьи Веннов как эмиссар, чтобы сказать, что она прощена за то, что таким печальным образом обернулась поездка Венна в Лондон.
Но она продолжала думать не о Веннах, а о самом Эмиле. Она не забыла свое первое впечатление о нем когда он заставил ее почувствовать волнение, которое она испытывала каждый раз, когда он появлялся. И он по памяти цитировал слова князя Кропоткина — единственный из всех людей в мире, который мог разделить ее энтузиазм. Как горько, что такой ум заключен в человеке, ненавидевшем таких людей, как она. Как же ей хотелось переменить его впечатление о себе.
Несмотря на сделанное заявление, Поузи пришлось снова увидеть своих родственников, чтобы обсудить вопрос о ch^ateau — необходимость, приводившая ее в ужас. Несмотря на то что Тревор Осуорси предложил провести встречу в филиале его фирмы «Осуорси, Парк энд Джордж», французы, с их склонностью все делать по-своему, настояли на том, чтобы провести ее в bureau[187] Антуана де Персана, который теперь являлся помощником министра экономики и имел офис в правительственном дворце на улице Сольферино, удивительно роскошный для рядового слуги народа. На его стенах висели картины Шагала и Коро, позаимствованные из частных коллекций, и серьезные образчики авторской мебели.
— Только во Франции, — сказал Осуорси, как он часто говорил о разных социальных явлениях
Поузи не возражала бы против случайной встречи с Эмилем, который уже приступил к выполнению своих обязанностей в министерстве. Ей было интересно, сработает ли старая магия теперь, когда в ее жизнь вошел Робин. Но Эмиль знал, что и его жена, и Поузи будут вместе в этом здании, и он на весь день остался в своем офисе на Сайенсиз-По. И Поузи и Виктуар были разочарованы. Обе женщины хотели проверить себя его появлением, чтобы насладиться вкусом полного безразличия, которое, по их мнению, они теперь к нему испытывали, и получить удовольствие от ощущения, что Провидение на их стороне, потому что все сложилось к лучшему. Пережить несчастье стоило, чтобы почувствовать удовлетворение от преодоления разрушительной эмоции. Кроме того, Виктуар с ужасом ожидала встречи с Поузи, хотя Поузи и не боялась предстоящей встречи с Виктуар.
Осуорси позвал Поузи, Руперта и Виктуар, а сам он представлял маленького Гарри и вдову Венна, которая была все еще слишком слаба, чтобы отважиться покинуть клинику Марианны — довольно приятное место, в чем он сам смог убедиться. Кроме того, присутствовали господин Деламер, помощник Венна по бизнесу, и французский нотариус, месье Лепаж из Сен-Гона. Руперт и господин Осуорси были рады увидеть Поузи. Она умудрилась избегать их всю неделю, и они за нее волновались.
Осуорси рассказал, что ему наконец удалось достичь взаимопонимания с французскими налоговыми органами. Они договорились, что поскольку б'oльшая часть собственности находится во Франции, то и б'oльшая часть налогов должна быть заплачена во Франции; но остальная часть налогов должна быть заплачена в Англии — на ту часть имущества, которая находится там и включает, к ужасу Осуорси, дом Памелы Венн, который так и не был оформлен на нее надлежащим образом. Франция согласилась посмотреть на дело по-другому, когда речь зашла об английской недвижимости.
— Интересы ее, бедняжки, были представлены очень плохо, и я за это отчасти несу ответственность. В качестве адвоката Адриана, выступавшего против нее, я совсем не заботился о ее делах. Конечно, виноват ее собственный адвокат.
Теперь он об этом сожалел, но уже ничего нельзя было поделать, если только ему не удастся убедить департамент, ведающий внутренними налогами, что произошла простая ошибка делопроизводства и что дом не является частью недвижимости Венна. Бог свидетель, он не имел в виду обман.
— Я могу сказать, что мне принадлежит честь одного хорошего дела. Я смог доказать, что Боннар был приобретен в Лондоне, и поэтому мы можем получить освобождение от налогов при условии, что он вернется в Англию и больше ее не покинет. Французы, конечно, хотели сделать по-другому в связи с выполнением посмертных обязательств.
Руперт и месье Деламер в ужасе посмотрели на него. Даже учтивый месье де Персан казался взволнованным.
— Вы рассказали им о Боннаре?
— Mon Dieu, вы что, ненормальный? — закричал Деламер.
Услышав заявление господина Осуорси о том, что он назвал картину в декларации наследуемого имущества, они уже перешли на оскорбления — только так это можно было назвать, — ведь они похитили ее из-под носа французских налоговых органов и думали, что все в порядке. Однако Осуорси не желал прибегать ни к каким уверткам.
— Я помню, как Адриан купил ее, — сказал месье Деламер. — Как она ему нравилась, как он хотел, чтобы его маленький мальчик…
— Полагаю, это называется сокрытием имущества, — сказал господин Осуорси. — К такому часто прибегают люди, которые планируют разводиться. Бог с вами, это незаконно. Я не знаю точно, какими будут претензии Памелы Венн к этой недвижимости и будут ли они вообще, если выплывет, что эти вещи уже были им приобретены ко времени развода.