Разъезд Тюра-Там
Шрифт:
К фюзеляжу между крылом и хвостовым оперением приставили стремянку, и по ней в кабину стрелка-радиста поднялся Севрук в шлемофоне и полетных очках. В тот день предстоял наземный запуск РД-1 и проверка его систем после установки на самолет.
Харламов откатил подальше заправочную тележку, проверил установку колодок под колеса и нырнул под крылом к хвостовому оперению.
Там фюзеляж охватывался широким ремнем к которому, в свою очередь, были прикреплены чугунные слитки — чтобы самолет не скапотировал, ему пригружали хвост.
Глушко, Королев и еще несколько человек, подготовивших
Отсюда было видно, как Васильченко поднялся в кабину и сел на место пилота из предосторожности не закрыв люк. Шлемофон он надел уже находясь в кабине — связь перед запуском была отлажена, и не следовало разъемы трогать лишний раз.
Выбросив клубок синеватого дыма, запустился левый мотор, потом крутнулся винт правого и вскоре оба мотора, прогретые, заработали ровно на среднем режиме.
Севрук, приподнявшись в своей кабине, осмотрел левую и правую стороны самолета и бетон под ним — протечек компонентов топлива не было.
Волнуясь так, как может быть в последние секунды жизни, он подал команду: «К запуску!» — и, как всегда, все вздрогнули от мощного звука и яркого пламени, рванувшегося из камеры сгорания ракетного мотора и заставившего маревом затрепетать воздух, размыв очертания самолетной стоянки.
Перед ними была та энергия, которая в будущем позволит этим людям превратить извечную мечту человечества в реальность — шагнуть в космос.
Первым на землю спрыгнул Севрук и, обойдя крыло, остановился у законцовки, поджидая Васильченко.
— Как ощущения, Александр Григорьевич? — спросил он, возбужденно блестя глазами, да и выражение лица у Севрука было таким, как у человека только что выскочившего из лап опасности.
— Ощущение такое, что, несмотря на бронеспинку, затылку жарко, а штанам мокро.
К ним спешили с поздравлениями.
«…Проверка надежности действия двигателя и отладка агрегатов и систем реактивной установки на самолете — запуск РД-1 на земле, выход на режим взлетной тяги, работа на режиме в течение одной минуты, взлет с работающим РД-1…»
Перед Глушко лежало задание на первый полет бомбардировщика с работающим ракетным двигателем и Валентину Петровичу надлежало подписать его.
Кто может сравниться с главным конструктором в момент принятия ответственного решения? Каким гражданским мужеством должен обладать этот человек, давая «добро» на новое дело?
Он выслушал доклады знающих специалистов по отдельным направлениям разработки — ими проверено и предусмотрено все, что можно предвидеть на данном этапе знаний и опыта. Но есть вещи, которые делаются впервые, есть границы, до которых все предусмотрено, а дальше? Что лежит за этими границами, которые необходимо расширить, если хочешь двигаться дальше? И подпись главного конструктора является добровольным согласием человека взять на себя всю полноту ответственности.
Глушко перевел взгляд на документацию со статистикой стендовой отработки РД-1, еще раз просмотрел ее, и по мере просмотра его уверенность в благополучном проведении испытания окрепла. Он взял вечное перо, подписал документ и поставил дату: 01.10.43.
Был серый осенний
Севрук занял место стрелка-радиста лицом к хвосту («задом наперед», шутили они), Королев — место штурмана за спиной Васильченко, Васильченко запустил моторы и характерным жестом, как делают все пилоты, показал Харламову, что можно убирать колодки. На старте самолет развернулся в направлении взлета и остановился, удерживаемый тормозами.
В наушниках щелкнуло, и иссушенный ларингофонами до бесстрастности голос Васильченко доложил:
— Основные на режиме.
Это означало, что можно запускать РД-1. Севрук открыл вентили и включил зажигание. Мотор запустился нормально, и Севрук, проверив показания приборов, разрешил взлет.
Самолет взял с места с таким ускорением, что Севруку пришлось упереться руками в обрез кабины. Скорость нарастала, сбоку частоколом замелькали служащие охраны завода, которых расставил вдоль полосы Бекетов, чтоб зафиксировать место отрыва самолета.
И вот машина в воздухе. Севрук поудобнее уселся на парашюте и, поправив планшетку, притянутую резинкой к правому бедру, приготовился записывать параметры.
Но едва ли самолет успел набрать и сотню метров, как позади его, будто отмечая траекторию полета, стали вспыхивать беззвучные беловатые шары — по ним били зенитные орудия и все, что могло стрелять вверх. Особенно хорошо были видны вспышки из стволов орудий, установленных на черных крышах цехов.
— Сейчас собьют, — мелькнула мысль, тут же уступив место другой.
— Нет, не собьют! Если РД-1 не откажет, то не собьют. Нас приняли за немцев. Все батареи ввели в приборы упреждения зенитным огнем данные «обычного» самолета, наверное «мессершмита-110», похожего на нашу «пешку». Значит, зенитчики ввели в приборы его скорость. А мы летим, пока работает РД-1, почти на сотню километров в час быстрее.
— Что там за переполох? — громыхнул в наушниках голос Васильченко.
— А ты, капитан, был на фронте и не знаешь, что за переполох? — вопросом на вопрос ответил Севрук. — По нам бьет вся ПВО города. Непривычно, видать, смотрится наша «пешка» с таким ярким хвостом.
— Так я отверну? — спросил Васильченко. — А то собьют.
— Взлетай, как взлетаешь, не отворачивай, тогда не собьют.
Вспышки по-прежнему отставали от самолета. В минутной паузе чувствовалось недоверие пилота к совету Севрука. Но как только минута благополучно миновала, спокойный голос Васильченко констатировал:
— И вправду не могут сбить. Но проверку готовности мы им устроили.
Обстрел прекратился, когда они были на высоте шесть тысяч метров далеко за городом.
— Капитан, — выключив РД-1, сказал Севрук, — мы проделали только половину пути, нам предстоит еще вернуться. Мой тебе совет на случай, если Бекетов не догадался позвонить в ПВО: спикируй возможно ниже и иди к аэродрому так, чтобы колеса сбивали траву. Помнишь, справа от аэродрома есть церковь? Так мы должны лететь ниже ее колокольни. А я посплю.