Разгадай меня

Мафи Тахира

Наверное, я сошла с ума.

И все же я не двигаюсь с места.

Уорнер немного расслабляется у своей стены:

— Ты хочешь, чтобы я еще тебе почитал?

Я отчаянно мотаю головой и шепчу:

— Зачем ты так со мной?

Он смотрит на меня так, будто собирается ответить, но внезапно меняет свое решение. Он отворачивается. Потом поднимает взгляд вверх, на потолок, чуть заметно улыбается и произносит:

— Знаешь что, а я могу сказать тебе кое-что. Уже в первый день нашей встречи я понял, что в тебе есть что-то отличное от других. Что-то нежное в твоих глазах. Непонятное. Как будто ты еще не научилась прятать свое сердце от мира. — Он кивает, кивает самому себе, и я не могу представить,

что именно он сейчас вспоминает. — Эта находка, — продолжает он, нежно похлопывая по обложке моего блокнота, — оказалась настолько… — он сдвигает брови, как будто что-то сильно смущает его, — настолько болезненной… — Он смотрит на меня, но теперь передо мной как будто совсем другой человек. Мне кажется, будто он пытается проглотить что-то очень горькое, будто он хочет решить некое слишком уж сложное уравнение. — Это было так, как будто ты впервые встречаешься с другом.

Почему у меня трясутся руки?

Он набирает в легкие воздух. Опускает взгляд. И шепчет:

— Я так устал, любовь моя. Я очень, очень устал, — после короткой паузы он добавляет: — Сколько у меня остается времени до того, как меня убьют?

— Убьют?

Он внимательно смотрит на меня.

Я вздрагиваю и теперь вынуждена пояснить ему:

— Мы не собираемся убивать тебя. У нас нет никаких намерений причинять тебе боль. Мы просто хотим использовать тебя с тем, чтобы вернуть своих людей. Ты содержишься у нас в заложниках.

Уорнер таращит глаза, плечи его напрягаются:

— Что?!

— У нас нет причин убивать тебя, — продолжаю я объяснения. — Мы только собираемся обменять твою жизнь на…

Уорнер хохочет. Его смех полнокровный и вполне искренний. Он мотает головой, потом улыбается и смотрит на меня так, как я видела только однажды, как будто я самое сладкое на свете кушанье и он собирается меня съесть.

И еще эти ямочки.

— Милая, сладкая, красивая девочка, — говорит он, — ваша команда весьма преувеличила любовь и привязанность моего отца ко мне. Мне очень жаль рассказывать тебе все это, но то, что вы держите меня здесь, не дает вам ровным счетом никакого преимущества, на которое вы рассчитывали. Я сомневаюсь, что мой отец вообще заметил мое отсутствие. Поэтому я могу предложить одно: ваши люди должны либо отпустить меня восвояси, либо убить. Но прошу тебя, не надо тратить мое время и оставлять меня здесь.

Мне хочется начать шарить по карманам в поисках нужных слов и предложений, но я их не нахожу. Ни единого словечка, ни даже предлога или междометия, потому что не может быть слов, которые послужили бы ответом на столь нелепую просьбу.

Уорнер все еще улыбается, его плечи чуть заметно трясутся.

— Но это не аргумент, — начинаю я. — Никому не может понравиться, когда его содержат заложником…

Он резко вздыхает. Проводит рукой по волосам. Пожимает плечами:

— Ваши люди теряют время напрасно. Мое похищение никогда не станет вашим преимуществом. Вот это, — заключает он, — я могу вам гарантировать.

Глава 46

Время ужинать.

Кенджи и я сидим с одной стороны столика, Адам и Джеймс устроились напротив.

Мы сидим здесь уже полчаса и готовы обсудить мой разговор с Уорнером. Я посчитала необходимым не упоминать в беседе свой дневник, хотя теперь начинаю задумываться о том, что, может быть, мне как раз стоило им об этом рассказать. И еще я размышляю о том, а не пора ли прояснить тот факт, что Уорнер может спокойно прикасаться ко мне. Но каждый раз, когда я смотрю на Адама, я не могу заставить себя заговорить. Я даже не знаю причины, почему именно Уорнер может до меня дотрагиваться. Может быть, Уорнер просто счастливчик, которым раньше я считала Адама? Может быть, это просто шутка

космических сил, их, так сказать, розыгрыш за мой счет?

Но пока я еще не знаю, как мне следует поступить.

Просто некоторые подробности моего разговора с Уорнером кажутся мне слишком личными, чтобы выносить их на общее обсуждение. Например, мне не хочется, чтобы кто-то узнал о том, что Уорнер любит меня. Я не хочу, чтобы всем стало известно, что он завладел моим дневником и даже читал его и перечитывал. Адам — единственный человек, который знает о существовании этого блокнотика. Но он по крайней мере проявил такт в отношении моих личных переживаний. Это он вынес мой дневник из сумасшедшего дома и вернул мне. При этом он сказал, что ничего не стал читать в нем. И пояснил, что знает, какие личные мысли тот может содержать, а ему не хотелось копаться в моей голове.

Уорнер в противоположность Адаму самым тщательным образом исследовал и изучил мои мысли и чувства.

Теперь мне становится страшновато находиться рядом с ним. Сама мысль о том, что мне придется оставаться с ним наедине, вызывает у меня тревогу. Я начинаю чувствовать себя такой беззащитной и уязвимой. Мне очень неприятно сознавать, что он в курсе всех моих секретов. И моих тайных желаний.

И вообще он не должен был узнавать так много обо мне.

Если этого кто-то достоин, так это тот человек, который сидит сейчас напротив меня за столом. Обладатель темно-синих глаз, темно-каштановых волос и рук, которые тронули не только мое тело, но и мою душу.

Я хочу его. И всегда буду его хотеть.

И похоже, сейчас с ним что-то не так.

Адам опустил голову, сдвинул брови и крепко сцепил пальцы рук на столе. Он не притронулся к еде и не произнес ни слова с тех пор, как я вкратце пересказала свою встречу с Уорнером. Кенджи тоже хранил молчание. Вообще после нашей последней битвы все здесь стали более серьезными. Мы потеряли несколько человек из «Омеги пойнт».

Я набираю в легкие воздух и делаю очередную попытку.

— Ну и что вы думаете по этому поводу? — спрашиваю я их. — Что насчет того, что он рассказал мне про Андерсона? — Я стараюсь следить за своими словами, чтобы не произнести «отец» или «папа», особенно в присутствии Джеймса. Я не знаю, что именно сказал ему Адам насчет всей этой истории, и сказал ли вообще, но это их дело, и я не имею никакого права проявлять любопытство. Что еще хуже, сам Адам ни разу не заговорил на эту тему, а ведь с того времени прошло уже двое суток. — Как вы полагаете, он прав и Андерсону в самом деле наплевать, что Уорнера взяли в заложники?

Джеймс ерзает на скамейке. Он прищурился и молча пережевывает пищу. У него такой вид, будто он старается запомнить каждое слово нашего разговора.

Адам задумчиво потирает лоб.

— В этом, — наконец произносит он, — может действительно обнаружиться какое-то преимущество.

Кенджи хмурится, складывает руки и наклоняется вперед.

— Да, это как-то дико. Мы действительно от них ничего не слышали, а ведь прошло уже сорок восемь часов.

— А что думает Касл? — спрашиваю я.

Кенджи пожимает плечами:

— Он сильно переживает. Йан и Эмори находились в ужасном состоянии, когда мы их обнаружили. Не думаю, что они уже пришли в сознание, хотя Соня и Сара круглосуточно хлопочут возле них, чтобы помочь бедолагам. Касл волнуется, что мы вообще можем больше не увидеть ни Уинстона, ни Брендана.

— Может быть, — предполагает Адам, — что они молчат из-за того, что ты прострелил Андерсону обе ноги. Может быть, он только-только начинает выздоравливать.

Я чуть не поперхнулась водой, которую только что хотела выпить. Я краем глаза смотрю на Кенджи и жду, когда он поправит Адама, но тот и глазом не повел. Поэтому я тоже молчу.