Разгадка кода майя: как ученые расшифровали письменность древней цивилизации
Шрифт:
Рис. 7. Египетские фонограммы: моноконсонантные знаки.
В египетском корпусе насчитывается около 2500 отдельных знаков, но лишь небольшой процент из них использовался постоянно. Специалисты делят их на фонограммы, или знаки, передающие фонемы (или их сочетания), и семаграммы — знаки с полным или частичным семантическим референтом.
26 фонограмм являются односогласными, или моноконсонатными, передающими один согласный звук; мы столкнемся с ними позже в знаменитых царских картушах на Розеттском камне. Пока достаточно сказать, что это не алфавит, поскольку обычные гласные отсутствуют;
Рис. 8. Египетские фонограммы: некоторые биконсонантные и триконсонантные знаки.
К списку моноконсонантных фонограмм добавляются 84 знака, передающих два согласных, а некоторые даже три и четыре согласных. Египетские писцы, вероятно, смогли бы записать любые сведения, используя только моноконсонантные знаки, как они поступали с диковинными иностранными именами Клеопатра и Тиберий Цезарь в поздние времена. Но они даже не пытались это делать – так же, как грамотные японцы не отказывались полностью от китайских иероглифов в пользу чисто слогового письма (кана), кроме как при записи иностранных имен и слов.
Семаграммы («значащие знаки») – по крайней мере многие из них – на самом деле являются логограммами, то есть словами, записываемыми при помощи изображения обозначаемого объекта. Например, знак в виде солнечного диска – это Re’ «солнце» или «бог солнца», а план дома – это pr «дом». Часто после фонетических знаков ставятся детерминативы. Их около сотни, и они указывают, к какому классу относится слово. Так, бог, сидящий в профиль, указывает на то, что данное слово – имя божества; связанный папирусный свиток – абстрактная идея; круг, разделенный на четыре части, – город или страна и т. д. Как и в случае с их аналогами в китайской иероглифике и месопотамской клинописи, детерминативы были нечитаемыми спутниками фонетических знаков.
И, наконец, в записи обычно присутствуют маленькие вертикальные полоски, играющие очень важную роль: одна полоска под знаком означает, что это логограмма, две полоски указывают на двойственность, а три – на множественное число.
Как и во всех подобных системах, в египетском языке присутствует определенная поливалентность знака: знак может использоваться в качестве как фонограммы, так и семаграммы (например, знак «гусь» может обозначать биконсонантный z или детерминатив «птица»), но в целом письменность удивительно практична и лишена двусмысленности. Этому способствует то, что многоконсонантные знаки часто сопровождаются фонетическими подтверждениями, взятыми из моноконсонантного списка: к примеру, слово hetep «жертва» состоит из знака htp, после которого идут знаки t и p.
Итак, при рассмотрении структуры египетского письма мы вновь имеем дело со сложным дуэтом, включающим звучание и значение, как это было с дальневосточными письменностями: египетская иероглифика не просто логофонетическая, а логоконсонантная. Однако и другие – внеязыковые – факторы играли свою роль для писцов долины Нила. Каллиграфические соображения – иными словами, понятие красоты письменности – нередко приводили к тому, что порядок слов и отдельных знаков менялся по сравнению с нормативным (как мы помним из Геродота, египетское письмо обычно читалось справа налево). Между изображением и текстом у египтян всегда существовала теснейшая связь, что было уникальным для Старого Света. Именно потому публичные тексты, по крайней мере те, которые появляются на таких монументах, как гранитные обелиски, удивительно немногословны и часто довольно формульны. Нильский путник сталкивался бы с аналогами шеллиевского «Я – Озимандия, я – мощный царь царей!» [25] снова и снова!
25
Сонет английского поэта Перси Биши Шелли (1792–1822) «Озимандия», вдохновленный описанием статуи
Шампольон был подлинным Геркулесом интеллекта [32]. Поразителен факт, что большая часть его великой дешифровки потребовала всего лишь два года. Родившись в Фижаке на юге Франции, к семнадцати годам Шампольон был уже признанным экспертом в восточных языках, особенно в коптском, и отправился в Париж, чтобы совершенствовать свои познания в персидском и арабском. К 1814 году, когда ему было всего двадцать четыре года, он выпустил два тома о коптских топонимах долины Нила, которую он, кстати, не видел до тех пор, пока его великая дешифровка не завершилась.
В середине XVIII века французский аббат Жан-Жак Бартелеми догадался, – и совершенно справедливо, – что овалы на египетских памятниках, так называемые картуши, могут содержать имена царей, но никаких доказательств тому не привел. В 1798 году группа выдающихся ученых, сопровождавшая наполеоновскую армию, вторгшуюся в Египет, обнаружила, должно быть, самый знаменитый кусок камня в мире – Розеттский камень [33]. На лицевой стороне его было три параллельных текста: греческий (в котором среди прочего говорилось, что надпись одна и та же во всех трех версиях), демотический и сильно поврежденный иероглифический. Немедленно были сделаны копии, разосланные заинтересованным ученым, – замечательный пример научного сотрудничества, принимая во внимание те бурные времена.
Началась великая гонка за первенство по дешифровке иероглифов, в чем-то напоминающая высококонкурентные научные исследования 1950-х годов, которые привели к открытию двойной спирали молекулы ДНК, или «лунную гонку». При этом большинство исследователей считали, что демотическая надпись должна быть написана каким-то алфавитом, тогда как иероглифы безусловно являлись чисто символическими знаками – вот оно, мертвящее влияние кирхерианских идей!
К 1802 году два первоклассных востоковеда – граф Сильвестр де Саси во Франции и шведский дипломат Йохан Окерблад [26] сумели прочесть имена «Птолемей» и «Александр» а также остальные неегипетские личные имена и слова в демотическом тексте. Птолемеи были чужеземцы, македонские греки, поставленные во главе Египта Александром Великим, и указ, записанный на Розеттском камне, как это впоследствии выяснилось, был издан в 196 году до н. э. Птолемеем V, вероятно, даже не говорившим по-египетски.
26
В российской традиции его обычно называют Давид Окерблад.
Следующим, кто попробовал свои силы на Розеттском камне, был английский ученый-энциклопедист Томас Юнг. Врач и физик, в 1801 году он открыл причину астигматизма и волновую теорию света, филолог и востоковед – ввел понятие «индоевропейские языки». Его фундаментальный вклад в науку не вызывает сомнений, но работа Юнга над египетской письменностью представляет собой удручающую смесь правильных попаданий и непростительных промахов. Тем не менее именно Юнг осознал, что демотический текст полон знаков, которые не могли быть чисто фонетическими или алфавитными, и понял, что демотика и иероглифика были лишь двумя формами одной и той же системы письма. Он вычленил слово «Птолемей» в демотическом тексте и нашел его эквивалент в картушах, выделенных Бартелеми. Так благодаря госпоже Удаче он верно определил пять из семи моноконсонантных фонограмм (p, t, m, i и s) – и все же не продвинулся дальше. Вплоть до своей смерти в 1829 году Юнг упрямо цеплялся за мысль, что, хотя имена в картушах несомненно записаны фонетически, это, вероятно, объясняется тем, что так египтяне передавали только иностранные имена, а остальные иероглифы были своего рода кирхерианскими символами.
По иронии судьбы именно в это поначалу верил и Шампольон. Но с 1822 года его идеи претерпели настоящую революцию. К тому времени в мельчайших и точных деталях было опубликовано огромное количество нового материала, большая часть которого была собрана в наполеоновскую кампанию. А в январе того же года Шампольон увидел копию надписи на обелиске, который был доставлен в поместье Кингстон-Лейси (графство Дорсет, Англия). Греческая надпись на постаменте свидетельствовала, что монумент был посвящен Птолемею и Клеопатре. Шампольон обнаружил имя «Клеопатра», написанное моноконсонантными знаками в одном из картушей обелиска, и это же имя, написанное такими же знаками, – на Розеттском камне. Вооруженный этими новыми чтениями, Шампольон позднее смог прочитать большое количество поздних названий и имен, включая имена римских императоров, и на других монументах, в частности, на некоторых обелисках, установленных на площадях ренессансного Рима.