Разгневанная земля
Шрифт:
Один из них обратился на немецком языке к человеку с посохом:
— Скажите, сударь, вы здешний?
Ответ последовал на мадьярском языке:
— Я направляюсь к себе домой. А вы-то зачем пожаловали?
— Не понимаю по-венгерски, — пожав плечами, сказал удивлённый австриец.
Недружелюбный тон незнакомца заставил австрийского купца насторожиться.
Купец переглянулся со своим спутником, и оба поспешили к полицейскому, который прохаживался неподалёку.
— Обратите внимание на этого человека. Не беглый ли он преступник? Мы видели, как он садился в Вене на пароход и свободно разговаривал по-немецки с таможенным чиновником, а тут, когда мы к нему обратились, прикинулся вдруг непонимающим.
Уверенные в том, что их чисто венское произношение произведёт на полицейского должное впечатление, австрийцы направились в город.
И действительно, полицейский догнал неизвестного и остановил его:
— Сударь, ваш паспорт?
Не выражая удивления, человек с посохом протянул заграничный паспорт.
Казалось бы, документ не должен был внушать подозрений. Из него блюститель порядка мог узнать, что Михай Танчич, мадьяр по национальности, писатель по профессии, сорока семи лет от роду, житель города Пешта, с разрешения австрийских властей предпринял путешествие за границу, посетил Германию, Францию и Англию и теперь вернулся на родину.
Однако полицейский, развернув паспорт, сразу оживился. Он недоверчиво скосил глаза на человека, совершившего путешествие по чужим странам в более чем скромном костюме отечественного производства. Полицейский снова пробежал глазами строки, где были перечислены приметы владельца документа: «Длинная чёрная борода, чёрные глаза, средний рост…» Да, это вполне соответствовало действительности. «Так вот он каков, этот Михай Танчич!» — подумал полицейский, возвращая паспорт и принося извинения за беспокойство.
— Сами понимаете, время сейчас тревожное… — добавил он.
Танчич ничего не ответил. Опустив в карман документ, он продолжал свой путь.
А полицейский, подождав, пока Танчич скрылся из виду, сделал знак другому полицейскому, который не замедлил приблизиться.
— Беги, — сказал первый, — к капитану Секренеши и доложи, что Михай Танчич только что сошёл с парохода!
Меж тем Танчич остался весьма доволен тем, что полицейский ограничился изучением паспорта и особых примет путешественника и не поинтересовался его багажом. Вот была бы пожива для меттерниховской полиции, когда бы этому нелюбознательному полицейскому стражу взбрело на ум заглянуть в дорожный мешок Танчича!
На дне котомки лежал экземпляр «Рассуждений раба о свободе печати», изданный в Лейпциге вопреки тому, что на титульном листе местом издания значился Париж. Танчич получил книгу у венского книготорговца, который умел ловко обходить законы и знал, как переправлять в Австрию заграничные издания, минуя строгую таможенную цензуру. Через него-то и получил Густав Эмих несколько сот экземпляров «Рассуждений раба» для своего магазина.
«Много ли книг продал Эмих и что говорят о них в обществе?» — думал Танчич, шагая по улицам Пешта. Немало надежд возлагал он на это издание. Книга была открытым вызовом писателя,
«Лишь бы моим друзьям удалось выполнить то, о чём я их просил: тайно разложить сто экземпляров книги на скамьях Комитатского собрания! — размышлял Танчич. — Не беда, что такие материальные затраты не по карману бедному писателю. Если Эмих продаст остальные экземпляры, на мою долю всё же придётся небольшая сумма, которой хватит, чтобы пригласить хороших врачей и спасти жизнь больной Жужуны».
Сколько раз ни возвращается человек в родной дом после длительного отсутствия, каждый раз снова щемит сердце от радостного волнения и сладкой тоски: что-то ждёт его? Как его встретят?
Танчич ускорил шаг. Уже близко дом.
Вот большой жестяной ключ над мастерской слесаря. А дальше, тоже жестяной, — заманчивый крендель булочника, и медный таз цирюльника, и гроздья винограда у бакалейщика.
Ремесленников в столице много. При отсутствии фабрик они одни снабжают всем пештское население: каждый из них хочет привлечь внимание к своему товару и водружает цеховую эмблему, красноречиво объясняющую, чем он может услужить почтенной публике.
Остаётся пройти ещё пять домов, пересечь площадь, миновать аптеку, где стоит в нише деревянная статуя святой Марии, свернуть направо, на улицу Керпеши, и вот наконец Танчич дома!
Едва Танчич успел подняться по трём знакомым ступенькам, как входная дверь перед ним раскрылась. На пороге, несмотря на ранний час, стояла Тереза. Она бросилась к мужу и, прильнув к его груди, зашептала:
— Которую ночь, как услышу гудок парохода, жду тебя тут у двери.
— Жужуна?.. — прервал её Михай.
— Плохо, плохо Жужуне… С каждым часом всё хуже. Но я ждала тебя, чтобы предупредить: есть распоряжение о твоём аресте. «Рассуждения раба» конфискованы… Эмих сказал, что тебе нельзя оставаться дома, чтобы тотчас, как появишься, ты отправился к Лайошу Кошуту. Он посоветует, как поступить. Так надо, дорогой! Уходи немедленно, пока никто не видел, что ты вернулся!.. Мешок оставь. Я потом его тебе принесу. Захвати рукопись «Рассуждений раба». Здесь теперь опасно её хранить… Уходи же, ради бога, скорее!
— Как! Уйти, не обняв Жужуну?..
— У меня самой сердце разрывается на части… Всегда в разлуке с тобой!.. Один бог знает, что будет с Жужуной. Но так надо! Жужуна спит. Сходи к Кошуту, выясни всё, может, опасность и не так велика, как кажется Эмиху.
— Никуда не пойду, пока не увижу нашу девочку! — Танчич решительно стал подниматься на второй этаж.
Тереза последовала за ним.
Танчич сбросил на пол котомку, стащил сапоги и направился в спальню, осторожно ступая в шерстяных чулках по скрипучим половицам.
Девочка лежала на левом боку, повернувшись лицом к стене. Отец наклонился над ней, взглянул на бледное, в красных пятнах лицо. Вместе с прерывистым дыханием из впалой груди вырвался жалобный стон.
Танчич обвёл глазами погружённую во мрак комнату, столик, на котором в беспорядке лежали какие-то порошки, клеёнка и вата от компресса, стояли пузырьки с лекарствами, недопитый стакан молока и другой, тоже неполный, с водой…
Все эти мелочи рассказали Танчичу о неусыпной заботе Терезы и её материнском горе больше, чем красноречивые слова.