Разгон
Шрифт:
– Благодарю. Переночую у детей. У них, как шутит мой зять, самая большая малометражная квартира в Советском Союзе.
– Передай им привет!
– Спасибо. Поклон Верико Нодаровне.
Хотя было уже поздно, огромный шестнадцатиэтажный дом гудел, как вокзал или аэропорт. Музыка, отголоски разговоров, вибрирование водопроводных труб, завывание лифтов - звуки пронизывали все тело здания, легко проникали сквозь стены, сквозь перекрытия, сталкивалась в тесных лестничных клетках, не было спасения от этого сплошного звучания, никаких препон, никакой
У Людмилы, видимо, были гости, из квартиры долетали мужские голоса. Карналь не стал прислушиваться, позвонил, дочка открыла почти сразу.
– Папа!
– Здравствуй, доченька!
Поцеловал ее в щеку. Вздрогнул мучительно: запах кожи у Людмилки был точно такой как у Айгюль.
– Ну, как вы тут?
– Спасибо. А ты? Мы не беспокоили тебя. Я тете Гале звонила, спрашивала, она говорит: работаешь. Где был так поздно?
– С Пронченко немного походили в Гидропарке.
– Нашли место для прогулок. Давай плащ.
– Не беспокойся. Повешу сам. У вас кто-то есть?
– Никогда не угадаешь! Проходи, пожалуйста. Юка! Ты можешь оторваться от своих пластинок?
Юрий выбежал навстречу тестю раскрасневшийся, встрепанный.
– Петр Андреевич, вы еще более неожиданно, чем наш первый гость! А я раб техники! На работе Гальцев замучил своею тысяча тридцатой, дома заедает бытовая электроника.
Он пожал руку Карналю по своему обычаю как-то суетливо и несерьезно, Карналь не любил у зятя этой клоунады, которая шла от Кучмиенко-старшего, с горечью заметил, что серьезность Юрия во время похорон была только временной, вызванной то ли внезапностью, то ли неосознанным страхом смерти, возможно, так же унаследованным от Кучмиенко-старшего.
– У нас так называемый гость, а Люка сегодня задержалась на работе, у Глушкова тоже идет доводка машины, которая уже понимает и различает людские голоса Лингвисты в объятиях кибернетики! И вот я вынужден все сам... А кто глава семьи? Советское законодательство, к сожалению, не дает ответа на этот вопрос... Наш гость, Петр Андреевич. Совинский, встань и склони свою дурную голову!
И в самом деле навстречу Карналю неуклюже и как-то словно пристыженно поднялся Иван Совинский.
– Здравствуйте, Петр Андреевич.
– Здоров, - с удовольствием пожал его сильную руку Карналь.
– Опять в Киев на какое-то совещание? Становишься государственным человеком?
– Та-а, - Совинский смущенно улыбнулся, как бы даже съежился, или передернуло его от подавляемой внутренней боли.
– Что с тобой? Ты болен?
Людмила молча показала Юрию, чтобы он усаживал гостей, тот засуетился.
– Сейчас мы все объясним, Петр Андреевич. Садитесь, пожалуйста, вот здесь. А ты, Совинский, не стой столбом, тоже садись и воспользуйся так
– Да что там у вас такое?
– уже всерьез заинтересовался Карналь.
– Чего же ты молчишь?
– напал на Совинского Юрий.
– Давай. Выкладывай свои приключения Гекльберри Финна!
– Прошусь...
– Куда? У кого? Ничего не понимаю.
– Карналь обвел взглядом всех. Людмилка, может, ты толком объяснишь?
– Это уж без меня. Что тебе, папа, - чай? кофе? Есть хочешь?
– Спасибо. Можно чаю. Хлопцы уже пили?
– Пили и ели. Ели и пили.
– Юрию не сиделось на месте.
– Совинский, можешь ты, положив правую руку на левое сердце... Или, может, мне за тебя?
– Говори уж ты, - понурился Совинский.
Юрий подхватился, стал перед Карналем, принял серьезный вид.
– Петр Андреевич, блудный сын хочет вернуться.
– Ты, что ли? Куда же?
– Разве я куда-нибудь убегал? Только в самых сокровенных мыслях. Это уж покажет вскрытие. А вот Совинский убегал на самом деле. Теперь посыпает голову пеплом. А где его возьмешь, если от газовой плиты пепла нет ни черта!
– Не мели ерунды, - остановил его Карналь.
– Иван, это правда? Ты хочешь вернуться?
– Не знаю, возможно ли.
– Был же у нас разговор. Обещал тебе, что можешь вернуться.
– Давай заявление, - прошептал Совинскому Юрий.
– Давай, пока Петр Андреевич добрый.
– Уже и заявление?
– Карналь сделал вид, что достает ручку.
– Так что? Резолюцию для отдела кадров?
Но заявление было на самом деле. Совинский выгреб его из глубоченного кармана, измятое, с расплывшимися чернильными буквами, руки его вспотели, на лице тоже густо выступил пот. Карналь недоверчиво расправил измятый листок. Действительно, заявление. "Прошу принять меня..." и так далее.
– Как это? Вы знали, что я приду?
– А на всякий случай. Готовились к завтрашнему дню, - весело пояснил Юрий.
– Я ему: пиши! А он упирается. Даю ему гарантию, что возьму в свою бригаду и сразу на доводку тысяча тридцатой к Гальцеву, - не верит. А возьму - сам же спихнет меня с бригадирства! Ведь нет большего наслаждения, чем сковырнуть того, кому обязан своим местом в жизни. Так подпишете, Петр Андреевич?
– Просишь? Не передумаешь?
– спросил Карналь Совинского.
– Теперь уже нет.
– Тогда любовь, теперь тоже так называемая любовь, - вмешался Юрий. Новая и вечная! Люка, иди подтверди!
Людмила принесла чай, метнула осуждающий взгляд на Юрия.
– Как тебе не стыдно! Когда ты отучишься вот так в душу к человеку...
Карналь вынул ручку, написал наискосок на заявлении Совинского: "В приказ. Зачислить в бригаду наладчиков Ю.Кучмиенко".
Совинский встал. Не осмеливался протянуть руку за заявлением, глухо сказал:
– Большое спасибо, Петр Андреевич.