Разгон
Шрифт:
– А где же они?
– спросил Карналь.
– Я не знаю. Спал и не слышал. Вас услышал, зашел на всякий случай.
– Благодарю вас.
– Так мне что? Уходить?
– Как хотите. Очевидно, можете уходить.
Сосед потихоньку вышел, видимо еще не проснувшись, а может, просто не протрезвев и так и не поняв, что говорил с самим Карналем, даже пробовал критиковать его машины с такой точки зрения, с которой еще никто не догадывался это делать.
Карналь подумал, что, пожалуй, надо запереть дверь. Он попытался это сделать, но дверь почему-то не поддавалась,
– Ты что, купался?
– довольно спокойно поинтересовался Карналь.
– Ага!.. Добрый вечер, Петр Андреевич!
– Юрий побаивался Карналя вообще, а сейчас и подавно. Опьянение он оставил в днепровской воде, был трезвый, но все равно не мог постичь, как очутился здесь его тесть. Как бог из машины, что ли?
– Где же ты купался так поздно?
– продолжал интересоваться Карналь.
– В заливе.
– Прекрасно. Один?
– Что?
– Спрашиваю: один купался или как?
– Один.
– Входи, пожалуй. А где Люда? Что это здесь у вас?
– Это? Немного касательно епетита кормов...
– Достаточно исчерпывающе и остроумно, особенно учитывая время. Но ты не ответил, где Люда.
Юрий удивленно огляделся:
– И правда, где же она?
– У вас были гости?
– Незваные.
– То есть не твои, а Людины, ты хочешь сказать?
– Ну, как на это посмотреть. Немного с одной стороны, немного с другой. Товарищ Кучмиенко тоже...
– Кто же именно?
– Ну, товарищ Кучмиенко и все там...
– И товарищ Кучмиенко тоже... пил?
– А что?
– Вы не могли выдумать ничего получше? Даже товарищ Кучмиенко? Пьют, пьют... мерзко и унизительно! Не поговорят толком между собой, а сразу падают за стол.
– Мы поговорили... прекрасно поговорили!
– И ты разыграл тут сцену. Так?
– Я же не народный артист.
– Все-таки... Может, ты переоденешься?
– Ничего. Мне не холодно.
– Людмила провожает гостей, да?
– допытывался Карналь, поскольку у Юрия напрочь пропала его разговорчивость, а может, он все силы тратил на подавление неудержимой дрожи, бившей его. Однако переодеваться в сухое не хотел. А что? Купался, потому что жарко. Кому жарко днем, а ему ночью. Он индивидуальность.
– Так что же, провожает Люда или где она?
– Ага, провожает!
– ухватился за слово Юрий.
– Именно провожает. Удивительно точное слово. Термин.
– А ты?
– Я? Ну... Я вот здесь... Послушать любимую пластинку... Вашу и... нашу...
– Кто у вас был?
– Отец. Товарищ Кучмиенко.
– Это я знаю. Благодарю. А еще кто?
– Еще? Да так... Одна очень красивая девушка. Манекенщица и журналистка. Говорит, что перед нею когда-то заискивали все знаменитые женщины. Ну, вы же не женщина, вы не могли заискивать, вам все моды до лампочки. Анастасия... Она была в Приднепровске, когда вы... Может, видели, знаете...
– Не одна, очевидно?
– Ну, а с нею... Разве я не сказал? Совинский. Иван Совинский,
– Как он тут очутился? Совинский в Приднепровске. Ты что-то напутал. Как мог Совинский быть тут, у тебя, и с Анастасией?
– Так вы знаете Анастасию? Так называемую Анастасию?
– Почему так называемую?
– Потому что не разберешь, манекенщица она или журналистка, невеста Совинского или не невеста. А Совинский приехал на республиканское совещание. Угрожает камня на камне не оставить. Раздраконить нашу продукцию. За то, что половина машин без Знака качества. Я с ним тут... Ну, одним словом, плюнул и грохнул дверью.
– На принципиальной основе?
– А что? Так называемые принципы!
– Все же я не понял: почему ты купался в одежде? Что это?
– Это? Так называемая репетиция. Мы тут немного репетировали.
– Репетировали?
– Способы признания в любви. Любовь без нахальства и без синяков на руках. Интеллигентная плюс бытовая электроника.
– Ты же прекрасно знаешь, что я не люблю, когда даже простейшую истину оскорбляют анекдотами, косноязычием или банальностью.
Но Юрий уже не мог остановиться:
– Пришел товарищ Кучмиенко и объяснил нам популярно значение равноправия в нашем обществе, включая и равноправие на больницу и смерть. Мол, когда заболеет лодырь, пьяница, бездельник и чрезвычайно ценный для общества человек, то перед бесплатным лечением все равны.
– Не болтай!
– строго предупредил его Карналь.
– Что у вас тут произошло?
– Ну, вышла небольшая так называемая игра... То есть не игра, а борьба. Совинский пришел меня заедать. И не столько меня, сколько всю нашу фирму. Ну, я объясняю - мол, не наше это дело, простых трудяг, нам лишь бы план, да темпы, да прогрессивка. А он снова за свое... Ну, мне это надоело, я ведь не совет по электронике, и не Госплан, и не академик Карналь, то есть не вы, Петр Андреевич. Поэтому я разволновался и... ушел...
– Так сразу и ушел?
– Да не... не сразу... Немного мы тут...
– И никто тебя не удерживал?
– Никто... Я удрал... Не успели...
– У меня есть подозрение, что ты либо выдумываешь, либо что-то здесь натворил.
– Каждый тесть должен лучше других знать своего зятя. Немножко было.
– А потом еще и надумал кое-что?
– Было.
– Что же именно? Может, поделишься?
– Очень просто. Позвонил им из автомата.
– Ага, позвонил, что на Русановке множество телефонов-автоматов?
– И ни одного общественного туалета.
– Ты наблюдательный. У тебя, очевидно, коммунальный талант? Что же ты им еще сообщил?
– Чтобы они вышли в направлении залива, если хотят меня найти. Потому что они хотели меня найти. Особенно товарищ Кучмиенко, который является моим отцом.
– Где же ты назначил встречу?
– У моста.
– И забыл сказать, у какого?
– Забыл. А они не спросили. Люка, та бы спросила, но трубку схватил товарищ Кучмиенко, а вы же знаете, что уж если он за что-то схватился, то добровольно не отдаст.