Разговор с молодым другом
Шрифт:
— Поднимешь?
Я пожал плечами: попробовать, мол, можно. На заводе приходилось поднимать вещи, которые на вид казались куда тяжелее, но сколько в них веса было, кто его знает? Я подошел к снаряду, широко расставил ноги и, ухватившись руками за гриф, медленно взял штангу на грудь, а затем легко поднял ее на вытянутые руки.
— Так, ничего, — сказал Базурин. — Ну-ка, добавьте ему еще десять килограммов.
В тот день впервые мне удалось выжать 75 килограммов, вырвать 70 и толкнуть 95 килограммов. Собственный вес мой тогда был 79 килограммов при росте 180 сантиметров. Кто хоть сколько-нибудь внимательно следит за развитием тяжелоатлетического спорта, поймет, что результаты эти были более чем скромными.
Возвращался домой я вместе с Алексеем Дорониным — наши дома оказались почти рядом.
— Чувствую, тезка, ничего из меня не выйдет, — поделился я с ним своими сомнениями.
Доронин остановился.
— Во-первых, это преждевременный вывод, — сказал он. — Во-вторых, это сущая неправда. В-третьих, никто еще не становился чемпионом после первой тренировки. Нужно много работать, Леша, очень много. Месяц в биографии спортсмена — слишком короткий период.
Я продолжал заниматься в секции, не пропускал ни одного занятия, строго соблюдал режим. На тренировках внимательно присматривался к товарищам, особенно к известным в то время штангистам. Я видел, что у каждого из мастеров свой метод подхода к штанге, подрыва снаряда, захвата. Своими наблюдениями я поделился с Александром Михайловичем.
— Правильно, — подтвердил он. — Настоящее мастерство в том и состоит, чтобы, как говорится, найти самого себя. На это иногда уходят целые годы. Но только такой путь, а не слепое копирование знаменитостей приносит настоящий успех.
Эти слова крепко запомнились мне. С первых занятии в секции я почувствовал интерес к силовым упражнениям. Отрабатывая элементы техники, я, как только представлялась возможность, начинал выполнять то рывок без ножниц в высокую стойку, то взятие штанги на грудь, опять-таки без ножниц. Как-то за этим занятием меня застал Григорий Новак.
— Привык на заводе кули таскать, что ли? — не без ехидства спросил он. — На технику, брат, нажимай, на технику…
Советовал человек, с авторитетом которого трудно было тогда не считаться. Но прежде чем принять окончательное решение, я поговорил с Александром Михайловичем.
— Видишь ли, Алексей, сознательно или несознательно, ты стал на сторону новой, только пробивающей себе дорогу школы. Она в противовес старой утверждает, что в тренировках тяжелоатлета должны разумно сочетаться упражнения на технику и силу. Я лично считаю, что это совершенно правильно. Так что продолжай в том же духе.
Прошел еще месяц. На одной из прикидок я довольно легко выжал 80 килограммов, то есть за сравнительно короткий срок прибавил к своему первому результату 5 килограммов. Это дало толчок моей фантазии. В ход тут же пошла арифметика. С ее помощью нетрудно было подсчитать, какой вес при таких прибавках выжму я еще через месяц, полгода, год… Новичок, я еще не понимал, что каждый новый килограмм оказывается намного тяжелее предыдущего. Когда-то в детстве, устав от шумных игр и забав, мы любили, усевшись где-нибудь в укромном уголке нашего двора, рассказывать сказки, вести интересные споры. Помню, предметом одного из таких споров был поставленный кем-то вопрос: «Что быстрее всего на свете?»
Электричество. Свет. Звук, — отвечали ребята. И вдруг в наступившей тишине чей-то не по-детски взволнованный голос произнес:
— Мечта, человеческая мечта.
Отчетливо помню, как все мы звонко расхохотались, как покраснел мальчишка, выпаливший этот ответ. Но вот прошли годы, и я вспомнил про тот чудесный вечер, про необычный ответ. В самом деле, вряд ли есть что-либо на свете быстрее мечты. В одно мгновение она вознесет тебя в поднебесье, домчит в любую точку земного шара, поможет осуществить самые сокровенные желания.
Как-то после очередной тренировки Александр Михайлович собрал всех нас, своих учеников.
— Ну, мальчики, могу вас обрадовать. Через месяц в Ленинграде проводится первенство Центрального совета общества «Крылья Советов». Мы выставляем две команды: основную и молодежную. Молодежная — это вы.
Нужно ли говорить, как мы все обрадовались. И как волновались в день отъезда. Помню я пришел на вокзал за час до отхода поезда. Разгуливая по залу ожидания, я думал о предстоящей борьбе и почему-то именно здесь, на вокзале, дал себе слово обязательно выжать в Ленинграде не менее 85 килограммов. Возможность добиться этого я не ставил под сомнение. Но ничего нет в спорте опасней излишней самоуверенности и переоценки своих сил. Это я отчетливо понял в Ленинграде. Первый подход сделал на 75 килограммов и сравнительно легко выжал вес. Следующая попытка — 80 килограммов — оказалась безрезультатной. Дважды я брал штангу на грудь, и дважды она останавливалась на полпути, так и не достигнув высшей точки. Еще неделю назад я совсем легко фиксировал этот вес, а теперь вот ничего не получалось. Бросив снаряд на помост, я пошел за кулисы, сопровождаемый насмешливыми замечаниями зрителей:
— Мало каши ел, малыш…
— Тебе бы в пинг-понг играть…
Не знаю почему, но слова «играть в пинг-понг» показались мне тогда особенно обидными. В Москве, на вокзале, прощаясь со мной, Базурин сказал:
— Ну, Алексей, в понедельник, как всегда, на тренировку…
— Хорошо, — ответил я и почувствовал, что краснею — впервые в своей жизни я говорил неправду.
Я решил, что ни в понедельник, ни в другие дни не приду больше в зал. «Из меня ничего не выйдет, штанга не для меня, а следовательно, не стоит зря тратить время», — твердо решил я. Но, как показало время, решение мое было сделано скоропалительно и без всяких к тому оснований. Тогда мне казалось, что я поступаю правильно. Я перестал ходить на тренировки. Но окончательно дружба со спортом не прекращалась. Я продолжал участвовать в состязаниях по легкой атлетике, выступал за сборную завода по футболу и даже участвовал в сводной колонне спортсменов профсоюзов на Всесоюзном параде физкультурников. Но где-то в самых тайниках сердца жила и не давала покоя тоска по тяжелой атлетике. Чтобы как-нибудь заглушить ее, я достал гири и после окончания смены ежедневно тренировался. Часто я думал о своей секции, о ребятах, с которыми провел немало времени. «Забыли небось, что был такой Алексей Медведев», — говорил я самому себе.
Но я ошибся. Ребята меня не забыли. Однажды зимой, придя после работы, я застал у себя на квартире Лешу Доронина, Сергея Шелешнева и Кирилла Лепехина.
— Ты почему, Леша, перестал ходить в «Крылья Советов»? — спросил Шелешнев.
Я считал, что занятие спортом является моим личным делом и прямо, может быть, даже слишком резко сказал об этом товарищам.
— Зря ты, Леша, в бутылку лезешь, — ответил за всех Кирилл Лепехин. — Мы ведь к тебе по-хорошему. Не понимаешь разве, что глупость допустил?
— Не считаю.
— Ну что ж, постараемся объяснить тебе…
Не пожалели товарищи времени, приехали на завод, поговорили с Борисом Костроминым, секретарем комитета комсомола.
И вот через несколько дней в цехе было созвано общее комсомольское собрание. На повестке дня стоял мой уход из секции. Никогда не изгладится из памяти это собрание. Меня ругали, критиковали, а вспомнишь сейчас про это, и на сердце становится тепло. Почему? Да потому, что в каждом выступлении, каким бы суровым оно ни было, чувствовалась доброжелательность, глубокая заинтересованность в моей судьбе, настоящая дружба.