Разговор с молодым другом
Шрифт:
Для того чтобы сдержать слово, необходимо было тренироваться еще напряженнее. Я увеличил до часу утреннюю зарядку, на работу ходил только пешком, начал играть в волейбол. А в секции по-прежнему отрабатывал технику, наращивал силу.
Однажды после одной из тренировок Александр Михайлович собрал нас и сказал:
— Завтра часам к шести собирайтесь все сюда. Только оденьтесь получше… как на свадьбу, — лукаво подмигнул он нам.
— Это зачем же? — недоуменно спрашивали мы его.
— Увидите. Это секрет.
Секрет оказался приятным. Александр Михайлов купил
— Чудесно! — вымолвил кто-то из нас, когда мы вышли на ночную площадь. — Просто замечательно.
— Да, — согласился Базурин. — Это действительно прекрасно. Надо чаще ходить в театр, на концерты, в музеи, побольше читать книг. Правильно я говорю?
— Конечно, — поддержали ребята.
С тех пор мы часто отправлялись вместе в музеи, кино, театры, обсуждали прочитанные книги, спорили. Все это еще более сближало нас.
В январе 1949 года в Москве проходили соревнования сильнейших штангистов страны. В тяжелой весовой категории неоднократный чемпион и рекордсмен СССР, заслуженный мастер спорта Яков Григорьевич Куценко не участвовал, и основным претендентом на победу по праву считался Александр Михайлович Базурин. Снова, как и на предыдущих состязаниях, я был в качестве одного из основных его соперников. Впрочем, тогда это считал только разве сам учитель. Для остальной публики я был всего лишь способным новичком, не более.
И вот мы один за другим вызываемся на помост. Первым по жребию пришлось выступить мне. Начал жим со 105 килограммов и легко взял вес. Следующий подход должен быть 110 килограммов. Александр Михайлович только с этого начинает, и судьи единогласно засчитывают ему попытку.
— На штанге сто десять килограммов, — слышу, словно издалека, голос судьи-информатора.
В нерешительности прохаживаюсь по раздевалке. Следующий вес 115 килограммов. Прикидываю: «Базурин сто пятнадцать возьмет легко. Значит, если остановлюсь на ста десяти — далеко вперед отпущу его. Что же делать?» И в это время я почувствовал, как кто-то спокойно тронул меня за плечо. Оглядываюсь. Встречаюсь со взглядом добрых, веселых глаз Александра Михайловича:
— Пропускай, Алексей. Риск благородное дело, — спокойно советует он мне.
— Что ж, пожалуй, пропущу, — соглашаюсь я. В результате в жиме я взял 115 килограммов, проиграв учителю всего лишь 5 килограммов. Это было моим личным рекордом.
— Молодец, — подбадривал меня Александр Михайлович.
Сколько же благородства и выдержки, сколько настоящей спортивной честности было в этом человеке! В минуты самой напряженной борьбы, жестокой и так много значившей для Александра Михайловича, он находил в себе силы давать советы, помогать сопернику, подбадривать его.
В ту минуту мне вдруг захотелось отказаться от продолжения поединка, не оказывать конкуренции учителю.
Успокоенный этими мыслями, я вновь вышел на помост. Лучший результат у Базурина в рывке был 120 килограммов. Такой же результат был и моим личным рекордом. Но тут я попросил поставить на штангу 122,5 килограмма. Попросил, но сам подумал:
«Не много? Возьму ли?» С волнением подошел к снаряду и легко выбросил его на вытянутые руки.
— Есть! — тут же услышал я голос судьи. В толчке, также показав лучший для себя результат — 157,5 килограмма и установив личный рекорд в сумме троеборья — 395 килограммов, я впервые обошел своего учителя, занял первое место на таких ответственных соревнованиях. Но странно. Вместе с радостью я почувствовал тогда какую-то грусть и даже робость. Словно провинился перед кем.
Смущенный отошел от помоста и увидел, что мне навстречу, раскинув руки и улыбаясь, идет Александр Михайлович.
— Ну, поздравляю, Алексей, от души поздравляю, — сказал он просто и сердечно. — На первую вершину взобрался прочно.
— А много еще вершин впереди, Александр Михайлович, — смущенно пошутил я.
— Для того, кто хочет все время идти вперед, — много. Но ведь в покорении вершин и состоит счастье спортсмена.
После соревнований мы, как всегда, вместе шли домой. Был уже поздний вечер. В ярком свете уличных фонарей маленькими хрусталиками казались падавшие с неба снежинки. Морозный воздух приятно обжигал лицо и бодрил.
— Ну вот, Алексей Сидорович, — сказал Базурин, впервые назвав меня по отчеству, — вот и достигнут рубеж, о котором столько мечтали. Быстро ты поднялся. Обрадовал меня, старика.
— Да какой вы старик, Александр Михайлович! Еще не раз с вами потягаемся.
— Так-то оно так… Да только вот что я тебе скажу: сдается, что учиться тебе у меня больше нечему…
— Что вы, Александр Михайлович, — прервал я его и даже остановился посредине тротуара.
— Постой… Постой… Думаешь, во мне самолюбие заговорило? Не думай, не такой я человек. Дело гораздо сложнее. Вижу, хорошо растешь, значит, можешь пользу принести нашему спорту. А я тебе уже серьезно помочь не смогу: завод отнимает много времени, собственные тренировки. Да и, по совести говоря, я больше практик, а тебе теперь нужен человек, знающий теорию. Есть у меня такой на примете. Завтра я, пожалуй, познакомлю тебя с ним.
— Неожиданно все как-то, Александр Михайлович…
— Неожиданно… Для тебя, может, действительно неожиданно, а для меня нет.
Новый тренер оказался старым знакомым. Роман Павлович Мороз, которому передавал меня Александр Михайлович, уже давно совмещал преподавательскую деятельность в институте физкультуры с тренерской работой в обществе «Крылья Советов». Первое время в занятиях никаких существенных изменений не произошло: тренер присматривался ко мне, а я к нему. До ближайших соревнований оставались считанные дни, и задача состояла в том, чтобы сохранить приобретенную форму.